Десятый человек - Вэй У Вэй

Следовательно, с помощью твоего «видения» ты можешь видеть меня, в «слышании» потока ты можешь слышать поток, в «познании» воспринимаемой вселенной каждое воспринимающее существо может познавать вселенную, и в «постижении» «истины чань» каждое воспринимающее существо может постичь ее – и быть «свободным».

Видит то, что есть Я,

А Я обладаю десятью тысячами глаз.

Не-диалектически. Главы 15–17

Все, что есть мудрец, – это праджня,

Все, чем был мудрец до того, как стал мудрецом, – было праджней,

Разделенной на объект и субъект.

Однако нет никакой праджни

И нет никакого мудреца.

Нет ни одного, ни другого,

Ни обоих, ни никого из них.

Только светящееся отсутствие.

Но свет – концепция разделенного ума,

А отсутствие есть отсутствие присутствия.

Чем бы они ни были,

Не может быть познано тем, что они есть,

Или тем, что не есть они,

Поскольку нет познающего, чтобы познать что-либо,

Как нет ничего, что могло бы быть познано.

Я не могу познать, что я такое,

Поскольку нужен познающий, чтобы познать это.

Я могу лишь быть, совсем не осознавая это бытие?

Но в этом случае все равно останется некое «я», «я», которое есть,

Не сознающее то, что есть

И что называется бытием.

Как вообще может существовать нечто,

Будь то бытие или «я»?

Где в пространстве

это нечто могло бы быть?

Где во времени

Это нечто могло бы быть?

Кто?

Я не могу высказать это,

Я не могу познать это,

Я не могу быть этим.

Потому что Я есть это,

И это – то, что Я есть.

Феноменально Я всегда присутствую,

Потому что феномены – это то, чем я являюсь в объективности.

Феноменально Я кажусь отсутствующим,

Потому что мое присутствие в виде феноменов

Скрывает мое феноменальное отсутствие как ноумена.

Ноуменально я не присутствую и не отсутствую,

Потому что присутствие и отсутствие – феноменальные концепции,

Неприложимые к ноуменальности, которая есть отсутствие

Отсутствия феноменального присутствия,

То есть не-отсутствие.

Следовательно, ноуменально Я есть непроявленная потенциальность,

Отсутствующая в объективности, поскольку не овеществляемая,

Отсутствующая в субъективности, поскольку не овеществляющая,

Отсутствующая вдвойне, поскольку отсутствует и субъект, и объект.

Когда Я действую, Я действую как праджня,

И Я проявляюсь как феноменальная вселенная.

Тогда Я присутствую.

Что-мы-есть невозможно понять, потому что не может быть понимающего, отдельного от того, что-мы-есть, чтобы понять что-мы-есть. Если бы понимающий мог понять сам себя, тогда был бы и понимающий субъект, и понимаемый объект. И понимающий субъект в свою очередь стал бы объектом – объектом понимающего. И получается бесконечная регрессия, как всегда.

Не должны ли мы в таком случае быть этой бесконечной регрессией, когда субъект становится объектом субъекта и так до бесконечности? С диалектической, двойственной, феноменальной позиции именно так и должно быть, поскольку феномен есть проявление ноумена, который таким образом сам становится концептуальным явлением, или феноменом, феноменом ноумена, и так до бесконечности. У всякого зенита должен быть свой надир, у которого в свою очередь должен быть свой зенит, и так всегда со всеми противоположностями и дополнениями.

Вот почему Шэньхуй провозгласил двойное отрицание, отсутствие отсутствия присутствия-и-отсутствия, отсутствие такого отсутствия, которое является или присутствием или отсутствием.

Это всего лишь диалектический трюк, чтобы выбраться из двойственности с помощью двойственности? Возможно, что так. Но выбраться необходимо, так как двойственность – это механизм связанности. Верно же, однако, что важна не концепция, но тот факт, что у концепции всегда есть сознающий, чем бы он ни был? И именно он связан. И также он – тот, кого нет, никогда не было и быть не может, чтобы быть связанным или каким-то еще.

Но он не может сказать «меня нет», поскольку, говоря это, он демонстрирует, что он есть. И не может он превзойти себя и сказать, что он есть всё, поскольку всё – такой же объект, как и ничто, а он все еще сознающий, который сознает себя или одним, или другим, или обоими, или ни одним из них. И опять-таки он не может избавиться от себя, заявляя о своей трансцендентности, поскольку в этом случае что-то превосходит что-то еще, и это что-то остается тем, который превосходит.

Может ли он исчезнуть через имманентность, неотъемлемость? Нечто остается имманентным, нечто смутное и неуловимое, существующее внутри чего-то более осязаемого, отсутствие внутри присутствия. Даже самая безличная имманентность как таковая – это объективная концепция, и у этой объективной концепции есть субъект, который становится объектом, и так далее до бесконечности.

Означает ли это, что диалектически, концептуально, невозможно понять что-мы-есть? Осознав, что отсутствие отсутствия ничего есть очевидное указание на то, что мы есть неконцептуально, мы можем лишь отбросить поиск, и это, если ищущий также отброшен, есть обнаружение. Обнаружение того, что ищущий есть искомое, а искомое есть ищущий, и что ни того ни другого нет, не было и не может быть никогда, поскольку оба – концептуальные половины ЭТОГО, которое невозможно постичь, поскольку ЭТО не может постичь себя, не расщепляясь на субъект и объект.

Это концептуальное отрицание обычно рассматривается как какая-то катастрофа! Но почему это должно быть так? Разве не быть концепцией – это бедствие? Разве не будет более нелепым представлять, что то, что-мы-есть может быть ускользающей немыслимостью?

Разве не будет вообразимое чем-то незначительным, сноподобным, в то время как пустота, которой мы являемся с концептуальной точки зрения, в неконцептуальности – полнота? Это не концептуальная тьма, это свет в неконцептуальности, свет, который тьма не может познать, поскольку тьма есть не что иное, как отсутствие света.