Человек за шкафом - Олег Рой

А счастливы они действительно были, даже несмотря на все трудности, каких и после войны хватало. Разумеется, зарплата Назарова, возможности человека его положения и спецпаек, который он теперь получал, позволяли их семье нормально питаться и жить лучше многих, но именно это Татьяну и угнетало. Сердце у нее было доброе, и воспитана она была так, что ей было стыдно досыта есть и хорошо одеваться, когда люди вокруг жили впроголодь и ходили в обносках. И «генеральша» старалась помогать всем, кому могла.

В числе ее протеже оказалась и проживавшая по соседству семья Тамары Яковлевны. Самой Тамары тогда еще не было на свете, она родилась только в пятьдесят первом году, но позже она хорошо узнала историю Татьяны и Степана из рассказов родителей. Семье Тамары жилось непросто. Мать работала лифтером в доме, а отец вернулся с войны инвалидом – без ног. Но Катерина, Тамарина мать, искренне считала, что ей еще повезло – по сравнению с другими женщинами, которые вообще без мужиков остались. У нее-то муж был все-таки жив. Хоть и без ног, зато с руками. И по мужской части все у него было отлично – иначе не появилась бы на свет Тамара.

* * *

– За много лет жизни по соседству мама с Татьяной Сергеевной стали почти подругами, во всяком случае, стали очень близки. Генеральша часто делилась с мамой тем, что происходило в ее жизни, или вспоминала о прошлом. А мама все это помнила и рассказывала мне…

На этом месте Тамара Яковлевна прервала свое повествование, чтобы немного передохнуть, перевести дух и налить себе и слушателю еще по чашке чая.

– Я вас не утомила? – осведомилась она, пододвигая Меркулову блюдечко со вторым куском торта. – А то я увлеклась, говорю-говорю, а до вашего шкафа еще даже не дошла…

– Что вы, что вы, я слушаю с огромным удовольствием. Вы замечательно рассказываете, вам надо книги писать, – заверил Вилен и был абсолютно искренен. Он действительно всей душой любил такие вот простые истории – в них чувствовалось что-то живое, настоящее, чего не увидишь в фильмах и не прочтешь в книгах. Он словно сам становился свидетелем происходящих событий. Да и рассказчицей консьержка была хорошей. Ее общество было приятно Меркулову – нравился скромный, но не лишенный изящества облик, нравился мягкий голос, красивая и правильная речь, нравились внимание и забота, с какими она угощала его чаем.

– Ой, ну вы скажете тоже… – Тамара Яковлевна смутилась от его слов. – Какой из меня писатель? Никогда этим не баловалась. Читать всегда любила, есть такое дело, но сама никогда ничего не писала, разве что стихи в далекой юности… Впрочем, вряд ли вам это интересно. Лучше слушайте, что было с Назаровыми дальше.

Как-то осенним вечером в гости к Назаровым заехал Самойлов, начальник Степана, – из тех, про кого в народе говорили «человек из ЦК». Приехал не один, но его сопровождающий в черном кожаном пальто и надвинутой на глаза шляпе в квартиру не вошел, а остался на лестничной площадке. Татьяне стало неловко – что это гость будет за дверями перебиваться. Она захотела предложить и ему зайти в квартиру, но перехватила строгий взгляд мужа и остановилась. Позже Назаров объяснил: этот товарищ с Самойловым всегда рядом, обязан сопровождать, но сидеть с начальником за одним столом ему не положено.

– Ну, хоть чаю ему горячего предложу, – согласилась Татьяна. Вынесла на лестницу стакан в подстаканнике, с сочувствием взглянула на лицо сопровождающего, которое пересекал огромный шрам.

– Видно, на войне-то вам нелегко пришлось…

– Это я в самом начале еще, в сорок первом, в танке горел… – нехотя пояснил тот. – Потом все. Так… по тылам мотался.

А Самойлов уже с порога возмутился:

– Степан Егорович, да как же ты живешь, брат? Да как же так можно? Вы что ж до сих пор на полу спите? В такой хате – и вы всего лишь навсего в одной комнате расположились! Да кто ж чайник-то такой ставит на плиту-то такую? – говорил, а сам доставал из портфеля коньяк, шоколад, фрукты, консервы.

– Да как-то все недосуг было этим заняться… – смущенно улыбнулся Назаров. Ему, родившемуся в деревенской избе, всю жизнь жившему в казарме и только что вернувшемуся с войны, было как-то неловко пользоваться генеральскими привилегиями и обустраивать свой быт – он чувствовал себя так, словно забирает лучшие куски у других. В этом они с Татьяной были схожи. Впрочем, не только в этом.

– Коньяк будешь, хозяйка? – спросил, откупорив бутылку, Самойлов, когда все устроились на табуретках за самодельным столом, который Степан собственноручно сколотил из ящиков, а Татьяна покрыла красивой скатертью, которую повезло раздобыть на барахолке.

– Нет-нет! – замотала головой Татьяна.

– А что так? – Самойлов плеснул коньяк в подставленные Степаном армейские кружки. – Экая у вас посуда-то! Прям богемское стекло, – хохотнул он.

– Не пью я. – Татьяна невольно опустила взгляд на свой живот, который еще не был заметен. Это движение не ускользнуло от внимания Самойлова, он увидел его и сразу все понял.

– Брюхата, значит? Это хорошо, это дело, – одобрил Самойлов и с силой хлопнул Назарова по плечу. – А ты молодец, Степан Егорович, орел! Ну, ваше здоровье.

Выпил залпом, не вздрогнув и не закусив. Снова посмотрел на Татьяну и неожиданно прибавил:

– Рожай девку, хозяйка.

– Отчего же девку? – удивилась Татьяна. – Сейчас стране мальчики нужны – на фронте вон сколько мужчин полегло…

– Мальчишки к войне рождаются, – пояснил свою мысль Самойлов. – А с нас хватит войны…

Выпили еще по одной, закусили. Татьяна с мужчинами долго не оставалась – начало беременности она переносила нелегко, мучилась и токсикозом, и бессонницей. Попрощавшись, отправилась спать. И, как ни странно, в тот вечер быстро заснула и крепко спала. Словно принес ей Самойлов какую-то надежду. Вроде ничего особенного не сказал, но будто прочитал что-то сокровенное в ее душе.

А Степан с гостем сидели еще долго, ели, пили, вспоминали недавно отгремевшую войну. Им было о чем поговорить – хотя Самойлов и Назаров служили на разных фронтах, но оба прошли Великую Отечественную с первого дня до последнего и многое повидали. Так и разговаривали, пока на улице не стало светать.

– Буду я собираться, – сказал, наконец, Самойлов, кинув взгляд на окно. – Хорошо посидели, душевно. Даже легче как-то стало на душе. Вспоминали о тяжелом – но полегчало. Видимо, человек ты хороший. Не зря тебя судьба бережет. Такие, как ты, нужны. Стране нужны, жизни нужны. Чтобы преодолеть разруху. Чтобы все эти ужасы забылись. Чтобы наши дети не знали того, что пришлось пережить нам…

Тем временем проснулась Татьяна, тихонько проскользнула в ванную. А умывшись и приведя себя в порядок, вышла пожелать гостю доброго утра.

– Всю ночь сидели? – усмехнулась она.

– Да, было что вспомнить, – кивнул Самойлов.

Уже уходя и стоя в дверях, он проговорил: