Опасности путешествий во времени - Джойс Кэрол Оутс

Речь для вас сочинил отец или кто-то из взрослых?

Отец или кто-то из взрослых оказывал на вас влияние?

Отец или кто-то из взрослых внушил вам предательские настроения?

С трудом шевеля запекшимися губами, я бормотала: «Нет, нет и еще раз нет!»

Вопросы повторялись снова и снова. Неустанно, по кругу, несмотря на мое упорное «нет».

Но куда коварнее оказались их вариации:

– Не отпирайтесь; ваш отец Эрик Штроль сознался, что влиял на вас. В чем выражалось его влияние?

Я понимала: меня хотят провести – поэтому выдавила:

– Ни в чем. Папа ничего подобного не делал.

Голос посуровел:

– Ваша мать, Мэделин Штроль, созналась, что влияла на вас вместе с отцом. В чем выражалось их влияние?

Рыдая, я продолжала твердить:

– Неправда! Никто на меня не влиял…

Конечно, я лукавила. Как родители могут не «повлиять» на детей?! Мои влияли на меня всю жизнь – не столько словами, сколько поступками. Мне достались замечательные, любящие папа и мама. Они учили нас с Родди: душа – внутри. Свобода воли – внутри. Если вокруг тебя – в государстве – нет души, там нет и свободы воли. Доверяй внутреннему, не внешнему. Слушай свое сердце, а не государство. Разумеется, я не выдала родителей, ни словом не обмолвилась об их бунтарских разговорах.

Очевидно, я потеряла сознание, а очнулась в панике от чудовищного шума. Что это – новая, звуковая форма пытки? Чего они добиваются? Разрыва моих барабанных перепонок? Сумасшествия? Все мы слышали о допросах с применением пыток. Однажды Родди вернулся с работы домой и дрожащим, срывающимся от волнения голосом стал рассказывать об «экспериментальных методах», которые отдел госбезопасности активно опробовал на приматах; он говорил до тех пор, пока мама, зажав уши, не попросила брата замолчать.

Оглушительный звук резко прекратился. Следователи возобновили допрос.

Вскоре они пришли к выводу, что я слишком взбудоражена: мозговые волны стали хаотичными, и невозможно было понять, где правда, а где ложь. Меня вытащили из аппарата и воткнули в вену иглу с мощной «сывороткой правды», а затем опять и опять бомбардировали одинаковыми вопросами и слышали одни и те же ответы. Павшая духом, вконец измученная, я отказывалась произнести то, чего добивались дознаватели: что предательские мысли внушил мне отец или оба родителя.

Я не оговорила никого – ни учителей, ни превратившегося теперь в заклятого врага директора.

После ненавистного СГМ меня привязали к низкому, похожему на электрический стул креслу, опутанному проводами, и пустили ток. Разряды острыми ножами вонзались в тело. Я закричала и обмочилась. Допрос продолжился.

По сути, мне задавали единственный вопрос, периодически перефразируя его в попытке сбить меня с толку:

– Кто написал за вас речь? Кто внушил вам предательские настроения? Назовите имена сообщников.

Сигнал поступил от вашего брата Родерика. Брат уличил вас в государственной измене и подрыве авторитета властей.

От безнадежности я зарыдала еще сильнее. Из всего, что наговорили дознаватели, из всего, в чем меня пытались убедить, лишь информация о Родди – его доносе – казалась достоверной и вполне предсказуемой. Вспомнилось, как Родди жал мне руку с кривой ухмылкой, предназначенной исключительно мне.

Поздравляю, Адди!

Наутро меня выволокли из камеры и потащили в Дисциплинарный отдел.

В наручниках, со скованными лодыжками, я тряпичной куклой повисла на руках конвоиров – уставшая, измученная, ничего не соображающая.

Глубоко внутри теплилась надежда, что скоро я увижу родителей – их вызвали, чтобы забрать меня домой. Пускай не допустят на выпускной бал, или лишат аттестата, или даже отправят в Реабилитационный лагерь, где уже, по слухам, побывали ребята из моей школы, арестованные Дисциплинарным отделом по надзору за молодежью. Я была согласна на все, только бы встретить родителей, броситься к ним в объятия…

Каких-то пару месяцев назад мы праздновали мое семнадцатилетие. Безоблачное, счастливое время! До чего наивным, безвозвратно утерянным оно сейчас казалось. Одновременно с утратой этой легкости я почувствовала себя маленькой девочкой, мечтающей поскорее вернуться к маме с папой.

Естественно, никто из родителей меня не ждал. Едва ли они догадывались, что со мной стряслось, а я побоялась лишний раз спросить.

С порога мне заявили: вчера днем в рамках дисциплинарной чистки арестовали еще нескольких лауреатов стипендии патриот-демократов. После длительного затишья, когда чистки и задержания свелись к минимуму, Дисциплинарный отдел госбезопасности по надзору за молодежью (ДОГНМ) возобновил «охоту на потенциальных провокаторов».

Все арестанты – выпускники разных школ, попавшие под подозрение «благодаря» доносам директоров. Меня спросили в лоб: нахожусь ли я, Адриана Штроль, в сговоре с этими студентами? Являюсь ли сообщницей?

Огласили список имен – ни одного знакомого.

На экранах под потолком замелькали лица – та же история.

На меня направили камеру, в глаза хлынул поток слепящего света. Очевидно, мое перекошенное от страха лицо транслировалось в другие комнаты для допроса, где томились арестованные стипендиаты.

Расспросы возобновились: состою ли я в сговоре с кем-то из вышеназванных преступников? Являюсь ли сообщницей?

Всякий раз я отвечала «нет».

Чуть слышное, безнадежное, но твердое «нет».

ЧЕН, МАЙКЛ – совсем юный на вид американец азиатского происхождения, с гладкими черными волосами, спускавшимися на воротник, и расширенными от испуга темными глазами. Спикер выпускного класса в средней школе Робака. С первого взгляда становилось понятно – ЧЕН, МАЙКЛ незаурядный, умный парень из категории ЦК-3.

ПАДУРА, ЛОРЕН – крепко сбитая девушка с крупными чертами и пепельной кожей; глаза с поволокой и, скорее всего, категория ЦК-2. Выпускница средней школы Ист-Лоренса, она старалась держать спину прямо, несмотря на наручники и закованные лодыжки. С первого взгляда становилось понятно – ПАДУРА, ЛОРЕН личность самодостаточная и наверняка, подобно мне, склонна задавать вопросы на уроках.

ЗОЛЛЬ, ЙОЗЕФ ДЖЕЙ – высокий, долговязый блондин с бледным лицом, в очках с толстыми линзами и усиками над верхней губой. ЦК-1, как и я. Спикер средней школы Рамсфелда и явно математический/компьютерный гений. С первого взгляда становилось понятно – ЗОЛЛЬ, ЙОЗЕФ ДЖЕЙ из тех, кого хочется иметь в качестве друга, его доброта, терпение и компьютерные навыки поистине неоценимы.

Все мы смотрелись не лучшим образом: покрасневшие глаза, дрожащие губы. Мы явно раскаивались в содеянном и явно были виновны. А еще – больше не напоминали старшеклассников. Скорее, детей. Насмерть перепуганных детишек, отчаянно тоскующих по маме с папой. Детей, не имевших ни малейшего представления о том, что происходит.