Опасности путешествий во времени - Джойс Кэрол Оутс

АДРИАНА ШТРОЛЬ обвиняется в семи эпизодах призыва к государственной измене и подрыве авторитета властей, что является прямым нарушением федеральных законов 2 и 7.

Подписано председателем Верховного суда 16-го федерального округа Г. Р. Седжвиком.

По крайней мере, так казалось поначалу.

Меня выбрали спикером. Я должна была выступить с прощальной речью перед учениками старших классов средней школы Пеннсборо. Кроме того, я единственная из пяти номинантов от школы стала обладательницей государственной стипендии патриот-демократов.

Мама бросилась ко мне с объятиями и поздравлениями.

Отец отреагировал не столь бурно.

– Наша девочка! Мы так тобой гордимся!

Директор школы лично позвонил родителям. Телефон у нас оживал редко, информация передавалась в основном через электронные гаджеты, и спрятаться от нее было невозможно.

Брат Родерик встретил меня с каким-то странным выражением лица. Разумеется, он слышал о стипендии патриот-демократов, но не знал ни единого ее лауреата. В период его учебы в средней школе Пеннсборо никто не удостоился звания стипендиата.

– Ну что ж… Поздравляю, Адди!

– Спасибо!

Родди окончил школу три года назад и теперь трудился за гроши в местном филиале Бюро информационной пропаганды САШ (БИП). Новость о моих успехах он воспринял без особого энтузиазма. Помню, как подумала: ревнует! Ему-то не попасть в настоящий университет.

Не знаю, сочувствовала ли я своему нескладно высокому брату, отрастившему жидкую песочную бороденку и усы (Родди всегда носил унылые коричневые костюмы – униформу низкооплачиваемых сотрудников БИП), – или боялась его. За улыбкой брата таилась насмешка, предназначенная только мне.

В детстве Родди нещадно издевался надо мной – воспитывал, по его собственной формулировке. Наши родители работали по десять часов, поэтому мы регулярно оставались дома вдвоем. Родди, как старшему, полагалось заботиться о сестре. Какая ирония! Очень злая ирония, не вызывающая лично у меня улыбки.

С тех пор минули годы, я выросла (а для девочки моего возраста рост у меня солидный – пять футов восемь дюймов), и Родди перестал издеваться открыто, ограничиваясь коронной пренебрежительно-неодобрительной ухмылкой. Смотришь и понимаешь – ему хочется многое сказать на мой счет, но воспитание не позволяет.

Эта скупая, предназначенная мне одной ухмылка – как ножом по сердцу.

Родители объясняли: Родди, не набравшему нужного балла даже для местного колледжа, обидно видеть, как многого я добилась, учась в той же самой школе, и что те же самые учителя ставят мне высокие отметки. Более того, если бы брат пошел на подготовительные курсы и наша семья наскребла достаточно денег, ему все равно не светило поступить даже в самый заштатный государственный колледж с четырехлетней программой обучения.

За два года до окончания школы Родди резко переменился. Стал чего-то бояться – может, не без причины. Не знаю, мы с ним никогда не разговаривали по душам.

В средней школе Пеннсборо – впрочем, как и везде – опасаются демонстрировать ум, дабы не привлекать к себе лишнего внимания. Иначе сразу запишут в «чересчур умные», а при истинной демократии все люди равны, никто не должен выделяться. Не возбраняется получать четверки и периодические пять с минусом, зато чистые пятерки сулят неприятности, а уж пятерки с плюсом – неприятности крупные. В попытке не сдать экзамен на отлично Родди, весьма неглупый, способный ученик средней школы, сильно перемудрил и в итоге заработал неуд.

Папа провел аналогию: допустим, ты мастер в стрельбе из лука и должен промазать, не попасть в яблочко, но волею коварной судьбы ты мажешь не только мимо десятки, но и вообще мимо мишени, – и он со смехом покачал головой: нечто подобное случилось и с Родди.

Бедный Родди. И бедная Адриана, поскольку брат вымещал обиду на мне.

В школе такие случаи не обсуждались открыто, однако все мы знали об истинном положении вещей. Самые способные ученики специально занижали результаты, дабы не засветиться. Поговаривали, что Отдел контроля внутренней безопасности населения (ОКВБН) ведет списки потенциальных оппозиционеров/СкИндов/Инд-Пов, куда вносят отличников и студентов с высоким уровнем интеллекта. Особое подозрение вызывали те, кто преуспевал в естественных науках, – их считали чересчур «пытливыми», «недовольными» общим направлением учебной программы. Из расписания полностью убрали лабораторные эксперименты, оставив нас довольствоваться сухими «научными фактами» («сила тяжести тянет предметы вниз», «вода закипает при 212 градусах по Фаренгейту», «негативные мысли вызывают рак», «средний уровень IQ у женщин на 7,55 пункта ниже, чем у мужчин, с поправкой на ЦК»).

Скатываться на тройки и двойки тоже было чревато – тебя могли приравнять к тупицам или заподозрить в целенаправленном саботаже учебы. Откровенно занижать результаты считалось весьма и весьма опасным. Выпускники с плохим табелем отправлялись прямиком в местный колледж – «подтянуться», пройти подготовительные курсы и перевестись в государственный вуз. Однако на практике стоило попасть в категорию работников низшего звена – как Родди в БИП – все, назад пути нет.

Ничто не забывается, нельзя прыгнуть выше головы. Кстати, эту горькую истину запрещалось произносить вслух.

Папа навсегда застрял в должности С2 – санитара второго разряда – в окружной больнице, где штатные врачи регулярно консультировались с ним по различным вопросам, преимущественно из области детской онкологии, – и получали в пять раз больше него.

Медицинская страховка родителей практически не покрывала никаких услуг, отец даже не имел права обслуживаться по месту работы. Мы и думать не хотели, что произойдет, если кому-нибудь из них понадобится серьезное лечение.

В школе я вела себя отнюдь не так осторожно, как Родди. Мне нравилось учиться, я обожала своих подруг, с которыми мы были как сестры. Любила контрольные и тесты – это словно увлекательная игра: надо лишь хорошенько все усвоить, вызубрить – и победа обеспечена.

Однако местами я усердствовала больше, чем надо.

Возможно, я рисковала, но не могла погасить тлеющую искорку протеста.

Впрочем, школьницам (как считали многие) опасаться было нечего. За минувшие годы к студентам Пеннсборо практически не применяли дисциплинарных мер, направленных на искоренение угрозы демократии (ДМНИУД), да и подпадали под них исключительно мальчики статуса ЦК-3 или ниже.

(У ЦК – цвета кожи – есть несколько категорий. Самая высокая – первая, «белая». Среди жителей Пеннсборо преобладает ЦК-1 и ЦК-2, с редким вкраплением ЦК-3. В соседнем районе встречаются представители ЦК-4, и, разумеется, во всех округах присутствуют темнокожие работники. Естественно, мы знали об их существовании, но никогда не встречали носителя ЦК-10.)

Это может прозвучать до смешного тщеславно и глуповато-наивно, но в школе за мной подмечали талант к сочинительству и вообще к искусству; я «схватывала на лету» (так отзывались обо мне учителя, хотя и без особого одобрения), с легкостью запоминала стихи. Не верю, что я была «выдающейся» студенткой. Это совершенно исключено! Математика и естественные науки давались мне с огромным трудом. Приходилось до посинения корпеть над домашним заданием, кропотливо готовиться к контрольным и самостоятельным, а кто-то из моих одноклассников усваивал материал в два счета, не прилагая ни малейших усилий. (В нашем районе обитали редкие представители ЦК-2 и ЦК-3, преимущественно азиаты, так вот эти мальчики и девочки отличались незаурядным интеллектом, но совсем не стремились им блеснуть – словом, не рисковали понапрасну.) Каким-то чудом именно Адриана Штроль получила высший балл: 4,3 из пяти.