Опасности путешествий во времени - Джойс Кэрол Оутс

Родители моей ближайшей подруги Пейдж Коннор уговаривали дочь не выделяться, так что ее результат составил лишь 4,1 – в пределах безопасного диапазона. А самый способный из ребят (чей отец, в прошлом профессор математики, тоже носил статус СкИнда) откровенно завалил экзамен: может, переволновался, но, так или иначе, заработал скромные/безопасные 3,9.

Лучше быть живым трусом, чем мертвым героем. Не знаю, почему я считала подобные высказывания глупыми детскими шутками?

По правде говоря, я вообще не думала. Спустя месяцы, точнее, в следующей жизни, будучи студенткой кафедры психологии и получив элементарное представление о когнитивной психологии, я познакомилась с феноменом внимания – внимательностью. Явление это подсознательное, но затрагивает критическое мышление и способность концентрироваться на поставленной задаче. Обычное созерцание задействует сознание на минимальном уровне, а вот внимание требует гораздо большего умственного напряжения. Школьницей я отличалась сознательностью, но не внимательностью. Сосредоточившись на повседневных вещах вроде экзаменов, посиделок с подругами в кафе и совместных походах в тренажерный зал, я совершенно не замечала, как над головой сгущаются тучи, – игнорировала невербальные предостережения педагогов, косые взгляды и прочее…

Гораздо позже я поняла, что мою прежнюю жизнь едва ли можно назвать сознательной. Я воспринимала все буквально, не пыталась расшифровать скрытые послания родителей – те старались донести до меня информацию не на словах, а как-то иначе… Внимательность, бдительность были проклятием моих любимых папы и мамы. Я же принимала все как должное, да и свою жизнь тоже, а ведь она на самом деле была просто мыльным пузырем…

Итак, свершилось – Адриану Штроль избрали спикером выпускного класса. Отличная новость! Поздравляем!

Сейчас понимаю: никто из потенциальных претендентов не жаждал подобной «чести» и в равной степени не стремился к стипендии патриот-демократов. Правда, не обошлось без скандала: поговаривали, будто администрация школы выдвигала на роль спикера иную кандидатуру, не Адриану Штроль, а талантливого футболиста, лауреата премии «Эталонный демократ» со средним баллом 4,2. Родители парня принадлежали к более высокой касте, нежели мои, а отец носил не постыдный статус СкИнда, а гордое звание ЭИ. (Элита Изгнания – специальный знак отличия для тех, кто отбыл срок без единого нарушения и реабилитировался перед обществом на 110 процентов.)

О скандале я слышала краем уха, на уровне сплетен. Сын ЭИ уступал мне по успеваемости, однако подразумевалось, что его речь выйдет более благоразумной и интересной, поскольку он специализировался на связях с общественностью на ТВ и обучался по особой программе. А может, в школе опасались, что Адриана Штроль не только не развлечет публику, но и брякнет что-нибудь «неприемлемое»?

Сама того не осознавая, я снискала среди учителей и одноклассников репутацию человека непредсказуемого, способного удивлять, – иногда брякала такое, о чем другие предпочитали молчать. Импульсивно поднимала руку и задавала вопросы. Не из желания опровергнуть, а из банального любопытства. Например, всегда ли «научный факт» незыблем и неоспорим? Вода закипает только при температуре 212 градусов по Фаренгейту или определенную роль играет чистота воды? Действительно ли мальчики на порядок умнее девочек, подтверждено ли это эмпирически?

Преподаватели мужского пола постоянно шутили надо мной, в результате весь класс хохотал над моими глупыми вопросами; женщины-педагоги, напротив, злились или боялись – как знать. Говорила я тихо, вежливо, но, вероятно, в моем голосе звучали упрямые нотки.

Временами мой пытливый взгляд смущал учителей, которые всегда старались держать лицо перед классом. Существовали приемлемые способы выразить удивление, интерес, (легкое) недовольство, осуждение.

В наших аудиториях, как в любых общественных местах и на многих частных территориях, осуществлялся «мониторинг качества», однако подростки не придавали этому особого значения, в отличие от взрослых. А еще в каждом классе имелись свои шпионы. Разумеется, мы не знали, кто именно, – якобы вычислить их невозможно, даже если заподозришь кого-то, то наверняка ошибешься, поскольку Добровольческое гражданско-демократическое бюро наружного наблюдения (ДГДБНН) очень тщательно подбирало агентов, – маскировались они гениально, не хуже бабочек, чьи крылья благодаря расцветке полностью сливались с древесной корой.

Учителя не виноваты, втолковывал папа. Им нельзя отступать от учебного плана. Идеальный вариант – строгая система, когда педагог функционирует как робот, не отклоняясь от программы под угрозой – сама понимаешь чего.

Так ли это? Долгие годы в нашем классе – классе САШ-23 – шепотом обсуждали преподавателя, который/которая «отклонился» от программы: заводил неосторожные речи, смеялся и потрясал кулаком в камеру наблюдения (в каждой аудитории было по нескольку камер, и все считались скрытыми). В итоге его/ее арестовали и ликвидировали, а на вакантное место взяли нового педагога. Вскоре про ликвидированного учителя забыли. Прошло какое-то время – и уже никто не помнил, что один из наших учителей подвергся Ликвидации. (Или не один? Может, некоторые аудитории населены призраками «испарившихся» педагогов?) Там, где надлежало храниться воспоминаниям о ________, царила пустота.

Естественно, я не выпендривалась на уроках. Честно. Увы, на фоне кротких одноклассников, притулившихся за партами, точно скрюченные куклы из папье-маше, Адриана Штроль могла выделяться – и не лучшим образом.

Так, на занятиях по истории патриотической демократии я иногда выражала сомнения в правдивости исторических «фактов», поднимала вопросы, не затрагиваемые никем и никогда. Например, о Большом террористическом акте 9/11/01. Так ведь я спрашивала не из нахальства, а из элементарного любопытства! Конечно, мне не хотелось, чтобы у учителей возникли проблемы с БОК (Бюро образовательного контроля), грозившие вылиться в понижение, увольнение и даже Ликвидацию.

Я думала, что нравлюсь людям, – ну, по большей части. Девушка со стрижкой ежиком, с мерцающими темными глазами, лукавыми интонациями и привычкой задавать вопросы. Знаете, как относятся к гиперактивному ребенку в детском саду: ждут, когда он набегается до полного изнеможения и угомонится… В наивном неведении я зарабатывала отличные отметки, надеясь поступить в федеральный Государственный демократический университет – несмотря на компрометирующий статус отца. (Действительно, меня рекомендовали к зачислению в один из общественных университетов, где на лекциях собиралось по тысяче студентов, а большинство предметов преподавали онлайн.)

Закрытые вузы были гораздо меньше и престижнее, и попадали туда лишь избранные; эти университеты не значились во Всемирной паутине и в справочниках, хотя располагались на территории традиционных кампусов Кембриджа, Нью-Хейвена, Принстона и т. д. Эти учебные центры оставались недоступны простому смертному. Мы не только не знали их точного местонахождения, но и никогда не встречали тамошних выпускников.

Поднимая руку, чтобы ответить на вопрос учителя, я ловила на себе беспокойные, настороженные взгляды одноклассников и даже друзей: «Что Адриана выкинет на сей раз? Что с ней не так?»