Язык его пропавшей жены - Александр Трапезников

Прозвучало это как-то апокалиптически. Словно напоминало о близком Страшном Суде. Молодые люди вновь встревоженно переглянулись. А Велемир Радомирович хладнокровно произнес:

— Однако пора и рассчитаться. Лучше отсюда уйти. Расплачиваться буду я.

Над ним склонилась то ли луна с белесыми глазами, то ли моргающая лампочка. «А лицо-то без абажура», — механически отметил он. Где-то не так уж и далеко натужно выла собака. Или волк. Потолок в грязных подтеках перестал покачиваться, «корабль» занял устойчивое положение. А из раскрытой двери дуло столь сильно, что даже ложечка в стакане на столе позвякивала.

— У вас нос в крови, — невесело произнесла молодая женщина и показала ему платок с темными пятнами. — Это, наверное, потому, что вы мордой об пол шмякнулись. Простите, лицом. Чего это с вами? И часто так?

— Не знаю, — ответил он и попытался встать.

— Лежите, лежите. Пол чистый. Еще не успели насвинячить. А я вам подушку под голову подложу.

— Не надо.

— А чего надо? Может, грелку? Впрочем, ее тут днем с огнем не сыщешь. Тем более, ночью… Странно, на эпилепсию не похоже. Я знаю. У меня брат эпилептик. Так вся морда была бы в пене. Опять же, извините, лицо. Привыкла я тут к мордам. Сердце?

— Валидол дайте, — сказал он, скосив глаза в сторону кровати, на которой, как ему показалось, лежал кто-то еще. — Там, в сумке.

Женщина отошла, порылась в его барахле, бормоча что-то себе под нос. Вернулась с валидолом, сунула таблетку ему в рот. И продолжала с любопытством разглядывать его.

— Ну, лучше?

— Сейчас. Пройдет.

— Врача не нужно?

— Обойдусь.

— А врача-то и нет. Как грелки. Это я так спросила. Из вежливости.

Мужчина с неудовольствием наморщил лоб. В сознании всплыло другое женское лицо, он все вспомнил. Лежать дальше на полу, пусть даже еще «ненасвиняченном», показалось ему глупо. Оценив расстояние до ближайшего стула, он решил встать. Конечно, удобнее было бы теперь улечься на кровать, но и в этом виделась какая-то недостойная для мужчины поза. Другое дело, если это была бы его жена. Но перед супругой он бы он и не ударился «мордой», как любит выражаться «эта», в пол. Кстати, кто она? Неважно. Оседлав шаткий стул, мужчина спросил:

— Ладно, как тебя зовут?

— Катя. А вас-то?

Он не ответил, продолжая размышлять. Даже прошептал вслух:

— А чего ты ждал?..

Но чего-то ждала и эта особа, стоя перед ним. Собако-волк за окном вновь принялся выть. Нудно и жалобно.

— Это Альма, — сказала наконец Катерина. — У нее на днях щенков утопили. А куда их, по-вашему, деть-то? Тут детей скоро топить станут.

Вновь не дождавшись никакого ответа, она задала другой вопрос, более существенный:

— Мне уйти?

— Оставайся, — не сразу отозвался мужчина. И повторил несколько иным тоном: — Да, останься. Я тебе, так или иначе, заплачу.

— Вот это хорошо, — обрадовалась она. — А то меня муж обратно домой не пустит.

— Ты замужем?

— А как же. Мы тут все замужем.

— А зачем же этим занимаешься?

— Вот потому что замужем.

Ответ прозвучал как-то непонятно, бестолково. Будто все тут сожительствовали друг с другом, и это было в порядке вещей. Тревожные мысли не покидали его, а в груди продолжало покалывать. Но уже медленно отпускало. Если бы только не вой этой несчастной Альмы на улице… И таинственно-серебристый свет луны, сочившийся как из перерезанного стебля алоэ.

«Город призраков, — подумалось ему. — Зря я сюда приехал».

— Кто — «все»? — хмуро спросил мужчина.

Женщина пожала плечами, будто вопрос был настолько глуп, что и не заслуживал внимания. Ей было около тридцати лет. Лицо кругловатое, глаза и губы чуть припухшие. «Плачет, что ли, часто? Еще бы! С таким-то мужем и братом-эпилептиком!». Одета скромно, без провинциального шика, а в темных волосах есть уже седые нити. Лунного света. И что теперь с ней делать? Выгнать, как Альму?

— Водку будешь? — уж совсем грубо буркнул он.

— Буду, — коротко и кротко ответила она.

Мужчина налил себе чуть-чуть, а ей, в пластиковый стакан, побольше. «Голодная, наверное?» — подумал он, глядя на нехитрую снедь на столе.

— Угощайся.

Они выпили молча и не чокаясь, как на похоронах. Вот только где усопший? Уже на кладбище или еще в соседней комнате? И вообще — покойник или покойница?

Катерина закусывать не стала. «Значит, сытая, — снова подумалось ему. — Все они тут в провинции притворяются, будто жрать нечего! А поглядишь — каждый с избытком веса. Или пухнут, что ли, от голода?»

— А вы надолго к нам? — спросила женщина.

Ее вопрос остался без всякого резонанса. Мужчина снова налил, а после второй стопки стало как-то повеселее. Поспокойнее на душе. Даже слегка забылось найденное на столе послание, которое и привело его в ужас. Короче, на пол.

— Меня зовут Патермуфий, — важно соврал он. — Нет, Истукарий.

— Не может такого быть. Нет сейчас таких имен.

— Ладно, нет. А Велемир устроит?

— Ну, это еще куда ни шло.

— А ты не так проста, как кажешься. Расскажи о себе. Кто ты? Откуда? Где живешь? С кем, кроме этих эпилептиков? Дети есть?

Катя будто ждала подобных вопросов, поэтому тотчас же стала отвечать, как зубрилка на уроке:

— Живу здесь, тут же и родилась, рано осиротела, ребеночек у меня был, да помер, сама инвалид, работаю прачкой, а в огороде ничего не растет…

«Все врет! — почему-то радостно подумалось ему. — Это у них у всех тут песни такие: «Играй гармонь» называется».

— Хватит, который час? — перебил он. — Что-то у меня стрелки остановились.

— А у меня и часов-то нету, сроду их не носила, — ответила она. — Мы время по солнцу да по звездам сверяем. Дело сейчас идет к полночи. Точнее, без десяти двенадцать.

— У тебя внутри биологические часы, что ли?

— У меня внутри много чего, — усмехнулась она. — Еще и телефон с телевизором, интернет только все никак не подведу. Дорого.

«Что ж, с чувством юмора у нее все в порядке», — отметил про себя мужчина. После третьей Катерина стала закусывать. А в коридоре гостиницы вдруг началась какая-то беготня, толкотня и повизгивание. Причем явно детского свойства.

— Черт! — произнес мужчина. — А это еще что такое? Уж полночь близится, Германа все нету, а дети притащили тяте мертвеца в сетях?

— Не обращайте внимания, тут всегда так, — осведомленно отозвалась женщина. — Это не тятя, а тетя одна из Самары, у нее штук пять ребятишек. Они по ночам беснуются, а днем дрыхнут. Бойкий народец. Сейчас и другие проснутся.