Язык его пропавшей жены - Александр Трапезников

— Успеем к могилам. Надо еще водки выпить, — сказал он.

— Вот и двинули, — согласилась она.

Старики продолжали сидеть не шевелясь, как деревянные истуканы. Ждут, когда Праязык или Слово им само в руки свалится. А ведь и он тоже ищет того же. Жена-то уже нашла. Теперь говорит языком мертвых, мертвым языком.

— Ну, прощевайте, — произнес Велемир, будучи уверен, что его не слышат.

— Скоро свидимся, — трескуче бросил ему в спину старик, когда они уже шли к лестнице.

… Через час от всех пережитых треволнений и размышлений он был уже настолько пьян, что начинал видеть себя как бы со стороны. Но никак не мог понять: где находится и кто эти люди за столом? И почему он рассказывает инвалиду в коляске о «благородном римлянине Меркурии»? Тот ведь глухой. Нет, немой, кажется. А-а, какая разница!..

— …и вот, когда ему сонному подло отрезали голову, — заплетающимся языком продолжал Велемир, — произошло чудо. Воин Меркурий встал, взял главу свою в руки и понес в город Юрьевец. Стоп! Не в Юрьевец, в Смоленск. Впрочем, без разницы. Во всех русских городках был свой Меркурий. А татары в ужасе побросали оружие и бежали, давя и убивая друг друга. На них нашло помешательство. Как на меня сейчас. А вы, дурни, хоть знаете, что ваш юрьевецкий святой, блаженный юродивый Симон мог ходить по воде как по суше? Над ним смеялись, издевались, били, а по его молитвам погас пожар, грозивший уничтожить весь Юрьевец?

— Мне тоже кое-что отрезали, — произнес инвалид в клубах табачного дыма.

— Погоди. Ты же немой?

— А я притворяюсь. Просто говорить неохота. Надоело.

— Это правильно. Давай тогда помолчим.

Велемир потянулся к столу за самогоном, налил в два граненых стакана, и они выпили. Захрумкали свежими зелеными огурцами, юрьевецкими, знаменитыми. Можжевеловый самогон доставил, кажется, брат Кати, эпилептик. Он сейчас возбужденно спорил о чем-то с двумя меднолицыми широкоскулыми мужиками, похожими на индейцев. Это, как он догадался, транзитные из Чебоксар. На койке спала какая-то женщина в кудряшках. Сама Катерина сидела рядом с Велемиром и прижималась к его плечу.

— Отстань! — он указал пальцем на мужиков. — Как звать?

— Вася и Митя.

— А дрыхнет это кто тут на моей койке?

— Администраторша. Люся. Ты все забыл?

— Местами, — сознался он. Но все же с усилием воскресил в памяти начальную картину: как, встретив по пути в гостиницу брата-эпилептика, ходили все вместе в какой-то «самогонный дом» на окраине, потом сошлись с чебоксарцами, подняли в номер «отрезанного мужа» вместе с его коляской, а Люсьен, наверное, сама приперлась, на правах хозяйки. А вот за самогоном, кажется, брат бегал еще пару раз.

— Термос где? — спросил Велемир.

— Ты его детям отдал, — ответила Катя. — Они пить хотели.

— Какой я славный. А больше ничего не отдал? Деньги там, одежду, фотоаппарат?

— Нет.

— Жаль. Берите все! Мебель, зубную щетку, жену.

— У тебя же нет жены, — напомнил инвалид. — Ты говорил, она в Париж сбежала, с любовником.

— Разве? — удивился Велемир. — И как только смогла… Ее ведь здесь убили. В Юрьевце.

— Вот горе-то, — посочувствовала Катя. — А как, кто?

— «Кто»! Да кто-то из вас. А «как» — вам лучше знать.

Он задумался, потирая виски. Ему представилось, что так оно и было на самом деле. В Париже она была, но вместе с ним. Сразу после свадьбы. А вот из Юрьевца-то и не вернулась. Тут на кладбище и похоронена. Он даже сам горсть земли кидал и цветы клал. Синенькие такие, фиалки. И, кажется, даже упал на гроб, как принц Гамлет. Нет, просто поскользнулся, ведь дождь шел, глина мокрая. Вот как все было, или должно было бы быть. Инвалид молчит, потому что разговаривать надоело, а ему ничего и вспоминать не хочется. Лучше все заново выдумать.

— Из нас никто никого не убивал, — сказала Катерина.

— Ну почему же? — не согласился инвалид. — Я это делал довольно часто.

— Ты — на войне, это другое, — она погладила его по обритому до синевы черепу. — И вообще, чего-то ты сегодня разболтался.

— Не убивали! — хмыкнул Велемир и указал пальцем на ссорящихся мужиков. — А эти чем занимаются?

Они сейчас действительно уже не только ругались, но начали хватать друг друга за грудки, все трое. Затем брат-эпилептик и транзитные сцепились-слиплись в какой-то слоеный гамбургер, издавая одни лишь междометия и мат. А вскоре эта мясная котлета стала с ускорением двигаться от стенки к стенке, пока не опрокинулась на пол. На короткое время она распалась на три огрызающихся части, а затем вновь сфаршировалась.

— Бифштекс выйдет с кровью, — предположил инвалид. — Останется только лучком посыпать.

А его на столе было много. И порей, и петрушка, и свежие помидоры, и вареный картофель, и сальце, — все, чем богата славная земля Юрьевца.

— Разнимать не надо, — предупредила Катя. — А то перепадет ненароком. Они дикие.

Да Велемир бы и с места не тронулся, пусть убивают. Впрочем, настоящей драки так и не получилось. То ли тротил иссяк, то ли о самогоне вспомнили. Все трое разом поднялись с пола и с угрюмой решительностью уселись за стол. Проснулась и администраторша, запоздало прикрикнув:

— Эй, вы чего это тут? Я вот вам!

— Ты — нам! — огрызнулся брат-эпилептик. — А мы вот от тебя и не возьмем!

— Поговори у меня, идол! Враз из флигеля выпишу.

— Сщас! Как бы сама на улице не осталась. С голой жопой.

— Чего-чего?

Назревала новая ссора. Наверное, вирус такой сорный проник в номер, а то и в город, а может быть, и во всю Россию, в провинцию, по крайней мере, уж точно. Вроде собачье-кусачьего гриппа. Но он долго не жил. Не выдерживал накала людских страстей и сам от страха самоуничтожался. Вот и администраторша спокойненько встала, одернула юбку и тоже присела к столу. Даже как ни в чем ни бывало засмеялась и чокнулась самогоном с братом-эпилептиком, благодушно толкнув его кулаком в бок.

Тут только Велемир заметил и Альму, выглядывающую из-за тумбочки. Он бросил ей кусок колбасы и подумал: конечно, никто из них Лену не убивал. Она вообще скончалась от сердечного приступа. Кажется. Хочется в это верить. Так проще.

Ну, разве может быть убийцей этот вдруг заплакавший, зарыдавший навзрыд без всякой видимой причины эпилептик? Или эти транзитные, принявшиеся его утешать и хлопать по спине да по плечам? Или бритый, отрезанный инвалид с обреченными глазами? Или его жена, которая, может, и не блудница вовсе, а святая? Монашка, вышедшая погулять. Да на них земля российская держится. Только вверх ногами.

Ему самому сейчас захотелось то ли пустить слезу, то ли расхохотаться. А за столом уже вновь оживленно заспорили, и тема была очень важная: о перекупщиках сельхозпродукции на подступах к рынку. Лишь инвалид молчал, курил одну за другой.