Чисто британское убийство. Удивительная история национальной одержимости - Люси Уорсли

Каждый приход назначал себе безоружного констебля (этимологически comes stabuli, то есть «владеющий конем») с полномочиями сроком на один год. Он обязан был следить за порядком на улице. Служба эта существовала издревле — само слово впервые упоминается в документе от 1252 года, — и должность констебля считалась в приходе одной из четырех главнейших. Тремя другими были попечитель по призрению бедных, смотритель дорог и церковный староста. Символом власти констебля служила дубинка, нередко имевшая значение чисто декоративное, наподобие полицейского жетона.

Обычно констебль работал в тесном сотрудничестве с группой лиц, охраняющих порядок на улицах в темное время суток. Горожане скидывались и нанимали этих ночных стражников, через определенные промежутки времени патрулировавших улицы. Крики этих сторожей, возвещавших часы и сводки погоды, врывались в сны мирно спавших георгианских домовладельцев. Стражники с их подслеповатыми фонарями зачастую бывали весьма преклонных лет и нет-нет да и соблазнялись деньгами, получаемыми от преступников за то, чтобы закрывать глаза на их тайные делишки. В Ковент-Гардене, в центре Лондона, пожилых стражников нанимали намеренно, так как молодые «связывались с проститутками, и те отвлекали их от обязанностей в то время, как преступления продолжали совершаться». (Следует отметить и традиционно ироническое отношение к сторожам; работу их почитали никчемной, что нашло отражение даже у Шекспира — например, в комических интерлюдиях его «Макбета».)

Система эта стала рушиться с началом урбанизации Британии. Принцип охраны порядка силами соседей, констеблей и ночной стражи не позволял противостоять серьезным преступлениям — крупным грабежам или убийствам. В начале XVIII века отдельные жертвы преступлений начали обращаться к «ловцам воров», предлагавшим за определенную мзду свои услуги по выслеживанию и поимке преступника.

Но проблема состояла в том, что многие из этих ловцов находились в дружбе с преступниками и, случалось, брали с них деньги за то, чтобы не выдавать их. Самым знаменитым из таких «ловцов воров» стал Джонатан Уайльд, начавший свою лондонскую карьеру как вымогатель и укрыватель краденого. В 1713 году он завел дружбу с официально числившимся лондонским констеблем Чарльзом Хитченом. Во время своих ночных «прогулок» по городу друзья не столько оберегали покой горожан, сколько грабили, получая с них деньги.

Уайльд тем не менее сохранял видимость добропорядочности, в 1714 году превратив свой дом в Литл-Олд-Бейли в «контору по розыску утерянного имущества». Он был достаточно осторожен и не держал краденого на своей территории, но все знали, что помочь вернуть похищенное человек этот может. Таким образом, «мистер Джонатан Уайльд» стал видной общественной фигурой, выйдя на первый план как «главный ловец воров во всей Британии».

Впрочем, такое хитрое двурушничество продолжаться долго не могло. Успех Уайльда вызвал ревность у его бывшего партнера, а теперь соперника Хитчена. Используя вошедший тогда в моду способ обличения противника, Хитчен выпустил памфлет, в котором обвинил Уайльда в своеволии и грубости по отношению к одним преступникам и потакании другим, а в целом — в коррупции, и в 1718 году вышло специальное постановление, направленное непосредственно против Уайльда, в котором недвусмысленно объявлялось преступным выторговывание у преступников украденных ими вещей.

Тем не менее Уайльд еще ряд лет продолжал свою деятельность. По-видимому, услуги его ценились обществом. Позднее, впрочем, он все-таки впал в немилость за то, как обошелся с Синемордым Джозефом Блэком. Малоприятный сей персонаж был малолетним преступником, которого воспитавший его Джонатан Уайльд использовал для своей выгоды, заставляя совершать преступления, как это делал Феджин в диккенсовском «Оливере Твисте».

Когда Синемордого схватили, Уайльд умыл руки, отказавшись ему помогать. Возмущенный Блэк перерезал ему за это глотку. Уайльд, однако, выжил, но восстановил против себя общественное мнение. Когда вскоре его обвинили в краже, Уайльд убедился, что утратил способность выпутываться из любой беды. Его повесили в Тайберне, а его труп толпа забросала камнями.

Такое прискорбное положение вещей побудило взяться за дело Генри Филдинга. Успешный драматург и автор «Тома Джонса», Филдинг, занимая должность судьи, обладал и развитым чувством гражданской ответственности. В 1751 году он написал свой известный социологический труд «Исследование о причинах недавнего роста грабежей». Он начал вести учет ограблений, изучая обстоятельства преступлений, личность каждого подозреваемого и его поведение и поощряя публику поставлять ему информацию. Впервые судья пытался предотвращать преступления, а не только реагировать на их последствия.

Кроме того, Филдинг убедил шестерых приходских констеблей, когда вышел срок их службы, не покидать должности, а продолжить работу за жалованье. Эти «боустритские приставы», как окрестила их публика, явились зародышем оплачиваемой профессиональной полиции. Шестеро мужчин в синих мундирах, патрулировавших шесть миль окружности Чаринг-Кросс, вскоре стали для лондонцев привычным зрелищем.

Но с ними соперничали многие другие протополицейские формирования. Джудит Фландерс подсчитала, что в 1790 году действовало не менее тысячи приходских стражников и констеблей, нанятых семьюдесятью различными организациями. Основанная в 1798 году полиция Темзы, или же морская, была, следовательно, лишь одним из бесчисленных полицейских подразделений.

После смерти Генри Филдинга дело его продолжил слепой сводный брат писателя сэр Джон Филдинг, привлекший общественное внимание к проблеме соперничества и несогласованности действий разных подразделений. «Границы приходов глубоко неясны, — писал он. — Иной раз одна сторона улицы относится к одному приходу, другая же — к другому, почему стражники одной стороны не могут рассчитывать на помощь стороны противоположной».

Убийства на Рэтклиффской дороге показали несостоятельность такого способа охраны общественного порядка. Действия вышеуказанной службы были несогласованными и импульсивными. Глава полиции Темзы Джон Хэрриот поспешил расклеить объявления, где обещал двадцать фунтов «за выдачу и предоставление в руки властей» трех мужчин, замеченных возле дома Марров в вечер убийства. Но Министерство внутренних дел осудило эту похвальную инициативу, обвинив Хэрриота в превышении полномочий. Министр поручил расследование судьям Шедуэлла, более полномочным, нежели полиция Темзы, и, в свою очередь, объявил вознаграждение в пятьдесят фунтов из собственных средств за помощь в раскрытии преступления. Коронер Джон Анвин незамедлительно начал расследование и опрос свидетелей в пабе «Веселый моряк».

Вопросы возникли и у парламента. Почему шедуэллский суд пренебрег столь многими зацепками? Какие иные причины, кроме ксенофобии, могли спровоцировать столь многочисленные аресты по подозрению в этих преступлениях именно ирландцев? Почему Уильямс находился в камере один и без присмотра? Ответить на все эти вопросы было нелегко. Как заявил премьер-министр Спенсер Персиваль, «никакая, даже самая мощная и надежная стража не способна предотвратить такого рода преступление. Непонятно, как следовало бы организовать работу полиции, чтобы такие преступления были исключены». (Сам Персиваль до возникновения такой организации не дожил: пять месяцев спустя, в мае 1812 года, он был убит в вестибюле палаты общин стрелком-одиночкой, имевшим зуб на правительство.)