Француженки не заедают слезы шоколадом - Лора Флоранд

В этот час дня ни у кого не хватало времени на раздумья – все были заняты банкетным залом на пятьсот человек и полным обслуживанием ресторана. Практикантам вообще не полагалось находиться здесь, но у Сары не было другого способа подтвердить свою ценность, кроме как работать в две смены точно так, как работают настоящие повара.

Патрик повысил голос, заглушая все остальные звуки:

– Еще раз увижу, что кто-то несет горячую карамель на уровне лица, уволю на хрен!

Все в кухне взглянули на него и затем на Сару, не нарушая ритма работы.

– Лицо Сары здесь. – Патрик рубанул рукой в свою грудь, и лицо Сары запылало. Да, одно только ее присутствие требовало от них изменить свои привычки, приобретенные годами интенсивной работы. Она была единственной женщиной в команде, некомпетентным молодым специалистом маленького роста. Она еще не научилась держаться в стороне от горячих кастрюль с карамелью даже после предупреждения, даже после того, как ее физически переместили в безопасное место. – Кастрюли должны быть не выше этого уровня. – Рука Патрика метнулась к его поясу. «Черт тебя побери, Патрик, я не такая маленькая». – Всем ясно?

Он коротко коснулся ее плеча быстрым, автоматическим движением, которое вселило в практикантку уверенность, что больше не будет ни одного повода для истерики. И вернулся к работе. А частью его работы была забота о том, чтобы щенок остался жив.

Она изо всех сил сосредоточилась на золотой пыли, чтобы не думать, каким глубоким – до кости – был бы ожог, если бы карамель вылилась ей на лицо. О боже…

«Он просто спас меня. Опять.

Ночь за ночью, день за днем, час за часом, он спасает меня.

От себя самой».

Он мог поднять ее всю целиком, рассеянно похлопать по плечу, засунуть в свой теплый, безопасный карман, при этом не обратив на нее ни капли внимания.

«Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя.

Я ненавижу тебя».

Лишь через несколько часов, когда работа закончилась, Сара смогла сбежать в коридор, соединяющий кухни с другими внутренними помещениями отеля. Она опустилась на пол и прислонилась к стене, глубоко дыша и радуясь, что у нее осталось лицо. Она была невнимательна всего лишь одну дурацкую секунду. Но во время работы в кухне такие секунды случались у Сары три тысячи шестьсот раз в час.

Боже! О чем она только думала, отказываясь от карьеры инженера ради этого? В какой сказке она вообразила себя? Уж точно не в этой. Как она могла быть настолько глупа, чтобы последовать за Патриком сюда, – видно, перегрелась на солнце, – вместо того чтобы найти место для стажировки в каком-нибудь небольшом магазинчике, где она была бы в состоянии справляться с делами?

Теперь он, должно быть, жалеет, что пригласил Сару. Да что уж там, все в кухне жалеют об этом. Черт бы его побрал, этого Патрика!

– У тебя все в порядке, Сара?

Будто из ниоткуда Патрик появился в коридоре и наклонился к ней, опершись рукой о стену над ее головой. Ей захотелось навсегда укрыться под его рукой. Вряд ли он стал бы возражать. Наверное, со слезливыми практикантками он общался со спокойным терпением уже тысячу раз. Шутил над ними. Приподнимал подбородок или сжимал плечо, легонько встряхивая, и подмигивал, будто желая сказать: «Не падай духом, все будет хорошо!»

– Да. – Она отвернулась.

«Еще тридцать шесть дней. Я не могу сдаться только из-за того, что мне тяжело. Я ведь этого хотела. Я думала, что поступаю правильно».

Вздох Патрика пробежал по ее волосам, и она открыла глаза. Он внимательно смотрел на нее сверху вниз.

– Сара. Я совершил ужасную ошибку, когда рекомендовал тебя для этой работы.

Ей показалось, что он окатил ее жидким азотом с головы до ног. Она вывернулась из-под его руки и бросилась в женский туалет так быстро, что он не успел отреагировать. Она чувствовала себя замороженной от кончиков пальцев на ногах до потрескивавших, затвердевших корней волос. Если бы сейчас она начала их расчесывать, они бы сломались.

Она вошла в кабинку и рухнула на унитаз. Во всем чертовом отеле только здесь она могла сидеть. Просто сидеть. Одна. Она оперлась локтями о колени и уставилась на руки.

Они были тонкими и красивыми – когда-то давно. Ожоги тут и там и шрамы от них останутся на всю жизнь. Мозолистые, как у крестьянки, ладони. Сара закрыла глаза. Перед ее мысленным взглядом возник образ искалеченных, покрытых рубцами рук матери, нежно накрывающих ее руки. Она не могла отделаться от этого видения. «Неправильно, Сара, надо вот так». Когда Саре было три годика, она попыталась скопировать буквы такими, какими они были в ее книгах. Ее мама, кореянка, изо всех сил пыталась стать грамотной и верила, что если ее дочери будут достаточно дисциплинированны и приложат усилия, то смогут достичь совершенства в написании американских букв. Да и сами будут совершенны во всем.

Но какой бы голодной Сара ни была, как бы много ни работала в каторжных кухнях, не успевая поесть, какой бы изможденной она ни стала за месяцы изнурительного труда, как бы ей ни было больно, когда она обжигалась или получала порезы – ее матери пришлось гораздо тяжелее.

Сара вытянула тонкие, красивые, ни разу не искалеченные руки. «Я все сделаю правильно ради тебя, мама. Я сделаю все прекрасно. Даже голод превращу в легкое дуновение красоты, и тогда у меня будет оправдание за то, что я отправилась в сказку.

Вот увидишь».

Теперь возникло видение искалеченных рук матери, в ужасе прижатых к губам, когда Сара объявила, что отказалась от работы инженера и отправляется в Париж, чтобы стать шеф-кондитером. В ушах Сары прозвучал жалобный шепот Изи-На Лин: «Но у тебя же все идет хорошо!»

«Мама, не волнуйся. Это будет прекрасно. Вот увидишь. Обещаю тебе, что неудачи не будет».

Теперь же, в Париже, она даже в зеркало не может смотреть с тех пор, как решила больше не давать никаких обещаний. Она немыслимо устала от того, что каждый чертов день нарушает обещание, данное матери.

А виноват Патрик Шевалье. Как же ему удалось, весело и шумно ворвавшись в ее жизнь, подмигиванием и отблеском света в волосах завлечь ее в мечту, которая для Сары оказалась непосильной?

Бар находился в укромном месте как раз на таком удалении от Елисейских Полей, что члены кухонной команды могли позволить себе купить больше чем по одному пиву. Помещение было украшено тяжеловесными, вырезанными из темного дерева подделками под искусство коренных австралийцев, и Сара всегда чувствовала здесь себя такой маленькой, будто могла потеряться в полутьме помещения. И если бы она вдруг упала в обморок от истощения, то ее коллеги, не заметив этого, вполне могли уйти без нее. Впрочем, иногда ей хотелось лишь одного: спрятаться за столом, свернуться на диване калачиком, позволив пиву снять напряжение во всем теле, дать дню уйти и проспать до утра.