Балтийцы (сборник) - Леонид Павлов

А события развивались с молниеносной быстротой. Весь день 13 июля наши крейсера бороздили вход в Финский залив. В этот же день, 13 июля, из Петербурга было получено адмиралом Эссеном извещение, что 13 июля объявляется первым днем «подготовительного к войне периода». Штаб Эссена все это время работал лихорадочно. Срочно исправлялись обнаружившиеся недочеты, и производилась последняя перегруппировка сил. Было совершенно ясно, что война может вспыхнуть в любой момент. А Петербург все молчал, и постановка мин на центральной позиции оттягивалась.

Ограничиться состоянием пассивного ожидания адмирал Эссен не мог. Под влиянием получаемых приказаний и информации о политической обстановке не только он, но и начальник Морского генерального штаба адмирал Русин принимали все меры к тому, чтобы командующему морскими силами было повелено начать постановку мин на центральной позиции. Тщетно! Никакого успеха.

15 июля, вечером, в каюту адмирала вошел его флаг-капитан, капитан первого ранга А.В. Колчак. В его руке была небольшая бумага. Лицо серьезное, брови сдвинуты. Молча положил перед адмиралом телеграмму адмирала Русина: «Австрийцы объявили войну Сербии и мобилизовали восемь корпусов своей армии».

Эссен смотрел куда-то вдаль. Не меняя позы, промолвил: «Теперь скоро…»

Утром 16 июля пришла телеграмма: «Морской министр приказал расформировать учебные отряды. Вероятно, сегодня будет объявлена мобилизация флота, Киевского, Одесского, Казанского и Московского округов».

Этого было достаточно для Николая Оттовича. Его любимое детище, вновь созданный и воспитанный им флот за долгие годы напряженного труда, теперь выходил на экзамен. Все готово, но… центральная позиция открыта. Что же они думают там, в Петербурге? Но вот получена телеграмма от начальника Морского генерального штаба за № 493: «По полученным достаточно достоверным сведениям 12 сего июля между Швецией и Германией заключено соглашение. Поэтому Швецию надлежит считать нашим вероятным противником».

В 14 часов 50 минут адмирал Эссен отправляет телеграмму морскому министру: «Считаю необходимым теперь же поставить заграждение. Боюсь опоздать».

Приблизительно через час радио генерального штаба известило, что, по агентурным сведениям, германский флот вышел из Киля в Данциг.

Прочитав это радио, Эссен сказал: «Пусть меня потом сменят, но я ставлю заграждение» – и лично стал диктовать радиоприказ флоту. Но остановился. Ведь у него было ясное и неоднократно подтвержденное приказание – мины ставить только по распоряжению Государя. И сейчас ослушаться Государя?! Нет, он еще раз попытается. Срочно отправляет по железной дороге одного своего флаг-офицера в Петербург с приказанием доложить адмиралу Русину, что он ждет немедленный ответ: будет война или нет. Но в шесть часов вечера приходит к окончательному решению и шлет телеграмму морскому министру: «Прошу сообщить о политическом положении. Если не получу ответ сегодня ночью, утром поставлю заграждение».

Стало легче. Он предупредил. Долг исполнен. Меры приняты. Совесть чиста: перед Государем, перед Родиной, перед самим собой. Сам себя никогда бы не мог простить за оплошность. До последнего дня. А теперь – только ждать.

Что же происходило в Петербурге? В полночь адмирал Русин в своем кабинете сорвал листок календаря. Настало 18 июля. В первом часу ему подали телеграмму адмирала Эссена. Надо было действовать немедленно. Он знает Николая Оттовича. Через четыре с половиной часа он поставит заграждение, если не получит ответ. Вызвал своих помощников: капитана первого ранга Пилкина и капитана второго ранга Альтфатера. Явившимся объявил: «Надо нам всем немедленно отправиться к морскому министру. Быть может, ему удастся уговорить Государя повелеть поставить минное заграждение. Нельзя терять ни минуты».

Прибыли и разбудили морского министра, адмирала Григоровича. Тот встал, оделся, вышел. Узнав о причине столь позднего посещения, наотрез отказался тревожить ночью Государя. Прибавил, что Государь Император полагает, что постановка мин на центральной позиции будет сочтена Тройственным союзом как явно враждебный акт, неприкрытое агрессивное действие, не оправдываемое политической обстановкой. Все попытки адмирала Русина уговорить морского министра остались бесплодными. Откланялись и удалились.

Вышли на улицу. Ночь. Все спит. Спит огромная страна, но не спит враг и ужас надвигающейся катастрофы. Стояли молча. Наконец на строгом лице адмирала вдруг мелькнуло подобие быстрой улыбки.

«Я отправляюсь к себе, – говорит он. – Вы же немедленно поезжайте к Великому князю Николаю Николаевичу. Быть может, он не откажет указать Государю на всю серьезность положения. А может быть, и сам возьмет на себя ответственность за приказание поставить мины. В конце концов, он является командующим войсками Санкт-Петербургского военного округа».

Адмирал Русин вернулся в свой кабинет. Его представители долго отсутствовали. Наконец вернулись. Великий князь встал с постели, внимательно их выслушал, но… наотрез отказался вмешиваться: Балтийский Флот ему не подчинен…

Адмирал Русин задумался. «Поезжайте к генералу Янушкевичу, – говорит капитану первого ранга Пилкину и капитану второго ранга Альтфатеру. – Генерал, как начальник сухопутного генерального штаба, по положению о полевом управлении войск, с объявлением войны автоматически становится начальником штаба Верховного главнокомандующего. Объясните ему все. Не теряйте времени».

Остался один. Опустился в кресло. Задумался. «Одно слово, – промолвил про себя. – Только одно слово»… И вспомнил, как дня через два после отбытия президента Французской республики Пуанкаре Русин получил телеграмму от Эссена, что он прибывает в Петербург на миноносце для личных переговоров. Русин ветретил Эссена на пристани. Чудный день. Медленно прохаживались по Английской набережной. Разобрали все вопросы и условились об «одном слове». Когда надо будет ставить минное заграждение на центральной позиции, начальник Морского генерального штаба, то есть он, Русин, шлет по радио командующему флотом, Эссену, одно лишь слово: «Молния». Никаких шифрованных телеграмм. Никто на свете не знает об этом слове, только их двое. Перестраховка на случай, если противник проникнет в наши шифры. Теперь только ждать посланных к генералу Янушкевичу, а там он знает, как надо поступить. Но взглянул на часы – четвертый час утра. Через полчаса Эссен двинется со своими заградителями. Во что бы то ни стало надо его «покрыть». За нарушение категорического приказания Государя Императора он не избегнет отрешения от должности. «Меня заменить легко. Эссена – невозможно, – решает Александр Иванович. – А может случиться худшее, если он задержится и не поставит мины». Оторвал бланк, крупным почерком написал: «Комфлоту – срочно. Молния. Нагенмор». Вызвал дежурного офицера. «Немедленно отправьте. Вне очереди. Скорей». А посланные все не возвращаются. Впрочем, теперь уже все равно. Господи, помоги Эссену!

Стук в дверь. Вошли Пилкин и Альтфатер. Сияют. «Ваше превосходительство, генерал Янушкевич дал разрешение на заграждение». О том, что Эссен получит радио Русина на полчаса раньше распоряжения свыше – кто и когда в этом разберется? Камень упал с сердца. Роль берега выполнена. Теперь дело флота.