Гуннхильд, северная невеста - Елизавета Дворецкая

Сам Олав, с налитыми кровью глазами, норовил напасть на кого-нибудь, но Рагнвальд почти висел у него на плечах, не давая обнажить оружие.

– Держите их, Торгест, Хрод, держите! – кричал Атли, не имея возможности вмешаться самому.

При виде крови варинги перестали ухмыляться и взялись за дело: вскочив, они образовали живую стену между людьми Кнута и людьми Олава, кто-то перевернул стол, кто-то схватил скамью, чтобы использовать вместо щита, если будет надобность.

– Всем стоять! – кричал Рагнвальд, понимая, что теперь не время шутить. – Ни с места! Поднимите Кнута! Уберите эту падаль со стола!

– Рагнвальд, ты сошел с ума, это мой человек! – вопил Олав. – Он служил мне!

– Этот гад убил моего нового родича! Он все испортил! Ты опять хочешь войны с Кнютлингами?

– Мы отомстим за нашего конунга! Конунг убит! – Даны рвались к телу своего вождя, еще лежавшему на залитой кровью хозяйской скамье.

– Он отомщен! Успокойтесь! – сдерживали их варинги. – Ваш враг уже мертв!

– Даны, я убил подлеца! – кричал им Рагнвальд. – Ваш вождь отомщен! Мы отрекаемся от этого человека, Годперта, сына Перингера! Он совершил беззаконное убийство, и я, как родич Кнута, отомстил за него! Так и расскажите вашему конунгу Горму!

– Не рад будет Горм услышать, чем закончились эти переговоры! – Регнер-ярл наконец овладел собой и сделал знак, чтобы его пропустили к телу Кнута, показывая пустые руки. – Мы не ждали ничего хорошего от этого брака, но кто бы мог подумать…

Бойцов, успевших сцепиться, растащили; кто-то сыпал руганью и угрозами, кто-то зажимал рассеченное ножом запястье, но убитых больше не было. Атли, с огромным мокрым пятном от пролитого пива на красной шелковой рубахе, горестно взывал к богам и сокрушался о позоре дома: кровь конунга пролилась перед этими родовыми столбами! Ингер с рыданиями бросилась к телу брата, попыталась его перевернуть, не замечая, что сохнущая кровь обильно марает лучшее платье госпожи Дейрдры.

Однако покойный оказался слишком тяжел и сполз со скамьи на помост, а Ингер бессильно склонилась над ним, громко плача. Она рыдала больше от потрясения, еще не в силах поверить, что ее родной брат лежит мертвый, с глубокой раной между плечом и шеей – так неожиданно, так глупо!

– Рагнвальд, что ты наделал! – Олав, которого племянник наконец отпустил, имел растерянный вид. – Ты сам убил своего человека!

– Этот мерзавец не мой человек! Я говорил тебе, не бери в дружину всякую дрянь, лишь бы с виду походила на бойца! – орал Рагнвальд, весь красный от гнева и досады, утративший свою обычную насмешливую невозмутимость. – Вечно ты набираешь всяких ублюдков, и вот к чему это привело! Мы уже почти помирились, уже почти получили с него клятву не трогать нашу землю. А теперь у нас снова будет кровная вражда, месть, война! Дайте боги, чтобы Горм не стал мстить нам с тобой, мой дорогой родич, за убийство, которое совершил «твой человек», этот тролль бесхвостый, пес переодетый! Поскорее скажи им, что он не твой и ты не желаешь за него отвечать, иначе нам будет плохо!

– Нет, я не сделаю этого! Я не отрекаюсь от моих людей, которые шли за моим знаменем…

– А от своей родной дочери ты, выходит, отрекаешься? Хильда осталась у них, об этом ты подумал? Что с ней теперь будет, когда мы тут убили Гормова сына и ее, между прочим, жениха! Теперь она и не сможет стать его законной женой, разве что в кургане! Помогите Фрейр и Фрейя, чтобы Горм до этого не додумался! Теперь она не сможет стать женой Кнута, а Ингер, выходит, не сможет стать моей женой! Все пропало!

– Боги помогут нам…

– Да я и сама не хочу входить в род таких негодяев! – Ингер подняла залитое слезами лицо. – Будьте вы прокляты! Он пришел к вам с миром, а вы убили его, как подлые собаки! Но мой отец этого так не оставит! Мой брат Харальд этого так не оставит! У Кнута остался сын – он еще мал, но он вырастет и отомстит вам за все, если еще понадобится, если вас еще не утащат тролли в Хель к тому времени!

– Любимая моя, успокойся! – Рагнвальд кинулся к ней. – Прости меня, я ни в чем не виноват! Я отомстил за твоего брата, он уже отомщен! Он пал как мужчина, с мечом в руке, и сейчас уже стучится в ворота Валгаллы! Один примет его с почетом и посадит на самое лучшее место, рядом с великими героями древности: Сигурдом Убийцей Дракона, с Гуннаром и Хёгни, с нашими предками…

Преодолевая некоторое сопротивление, он обнял Ингер, стоя на коленях над телом Кнута, и стал утешать ее, бормотать всякую бессмыслицу, поглаживая по растрепавшимся волосам. Ингер продолжала рыдать, но уже не отталкивала его. Ее положение ухудшилось не менее, чем положение Гуннхильд. Дочь Олава лишилась жениха, потому что он погиб, а дочь Горма лишилась возможности стать законной женой своего похитителя, потому что два рода больше не могли обменяться невестами в знак равенства и дружбы. И на пути к соглашению теперь лежало окровавленное тело.

– Ну что ж, по крайней мере, боги послали им равенство, которого они так желали, – заметил Торгест Стервятник. – И у Кнютлингов, и у Инглингов теперь осталось в роду по двое взрослых мужчин…

* * *

На третий день ожидания Гуннхильд, не находя себе места от беспокойства, тайком сделала рунный расклад. Но, едва глянув, зажмурилась и смешала руны на белом платке: защита богатства сопровождалась угрозой смерти от врагов так явных, так и тайных. Горм и Тюра держались с невозмутимым достоинством, но были более обычного молчаливы и даже немного рассеянны, чего сами не замечали. И их мысли вращались вокруг отсутствующих детей, из которых каждому по-своему грозила серьезная опасность. Гуннхильд подозревала, что и они пытались вопрошать о будущем руны, но и их ответ не порадовал. Не случайно Горм принес жертвы – по барашку к камню Фрейи и к Дому Фрейра, пытаясь выкупить у богов и судьбы удачу для рода. Или хотя бы жизнь своих детей.

Однако новости нашли ее сами. Прогуливаясь неподалеку от усадьбы, Гуннхильд увидела бредущего до дороге Кетиля Заплатку.

– Как поживают в Эклунде? – спросила она, когда нищий со своей клюкой доковылял до нее и поклонился.

– Не сказать, чтобы очень хорошо. – Кетиль покачал растрепанной полуседой головой и многозначительно подмигнул. – Тамошняя хозяйка связалась с дурными людьми.

– Хлода? – Гуннхильд еще раз огляделась, но, к счастью, никого поблизости не было.

– Она сказала правду, когда поклялась, что не делала ту руническую кость. Ее сделал кое-кто другой. Там в лесу за усадьбой живет одна дурная женщина, что знается с ворожбой. И госпожа знает к ней дорожку – я сам видел, как она однажды ходила туда под вечер, а все домочадцы в это время думали, что она лежит у себя в спальном чулане. Она притворилась, будто ей дурно, и улеглась в постель, а сама тайком вышла и пустилась бежать через лес, так что я, хотя меня не тошнит, едва смог за ней угнаться. Зато госпожа привела меня прямехонько к такому дому, что впору в нем гнездиться троллям. На всех хуторах в округе про этот дом знают. Там живет ведьма – и мать ее была ведьма, а отец, должно быть, какой-нибудь тролль. Уллой ее зовут, но только никто ее к себе-то не зовет, а если кому есть до нее нужда, то ходят к ней туда, в лес. Говорят, она умеет наводить порчу, отнимать ветер, красть улов – еще пока он в море. К ней ходят, если кому нужен попутный ветер – она продает его. Ну, в этом люди сознаются. Если кто хочет навести болезнь, или безумие, или смерть на своего врага, о таком ведь не станешь говорить. И если госпожа из Эклунда подружилась с такой женщиной, это к добру не приведет.