Удушающая сладость, заиндевелый пепел. Книга 1 - Дянь Сянь

От пальцев Феникса исходил аромат лунного лавра[290]. Он чуть сжал мое горло, и я забилась, пытаясь вырваться. Дыхание сбилось, воздуха становилось все меньше. Я поняла, что была слишком добра к врагу – спасла его из сострадания, а теперь он пытается меня убить. Почти задыхаясь, я сбивчиво прохрипела:

– Фе… Фе-никс… Сюй… Сюй Фэн…

Феникс тотчас ослабил хватку и одарил меня чарующей улыбкой. Выглядел он так… соблазнительно… Тяжело дыша, я недоверчиво и немного испуганно смотрела на него. Порыв ветра погнал бледные ночные облака, и те медленно закрыли яркую луну, сияющую высоко в небе.

И в этот миг, полный гармонии и тишины, Феникс склонил голову, и его влажные губы прижались к моим. Я пыталась отвернуться, но он не дал мне возможности увильнуть. Эти губы… они напоминали прохладный горный поток, омывающий блестящую гальку, – такие манящие, мягкие… Я теряла от них рассудок… Феникс, придерживая мой затылок, прижался ко мне всем телом. Я приоткрыла было рот, чтобы возмутиться, но его язык тут же ринулся внутрь. Ну, по крайней мере, он не пытался больше меня убить, так что я невольно расслабилась. Какое-то странное чувство овладело мной. Наверное, это было любопытство? Я тоже высунула язык, проникая ему в рот. Феникс содрогнулся всем телом. От него исходил сильный жар, обжигающий, как палящее солнце. Я стала такой чувствительной, но не была уверена, то ли это от шершавого ствола дерева, в который я оказалась вжата, или же это от его жара. Мне казалось, что я таю, будто масло на огне. Ноги ослабели, коленки задрожали – я едва могла стоять.

Через какое-то время я перестала ощущать твердое дерево за спиной – лишь прохладный ветерок ласкал мою спину. Феникс бережно положил меня на берег озера и торопливо снял с себя всю одежду. Я, нисколько не стесняясь, залюбовалась его мощной грудью и гладким подтянутым животом. Мой взгляд медленно скользил по его телу все ниже и ниже, пока не заметила выступающую часть. Сердце дрогнуло, и я сильно удивилась. Когда я впервые увидела Феникса без одежды, эта часть его тела выглядела несколько иначе…

Дыхание Феникса участилось. Я подняла глаза и наткнулась на его пристальный взгляд. Потемневшие глаза, полные страсти… И все же я не могла понять, почему он так смотрит на меня.

Гладкая, как нефрит, кожа, мягкие и плавные линии его тела… Весь облик Феникса соблазнял меня, будто я была под действием какого-то заклинания. Потянувшись, я очертила пальцем изгиб ключиц и вдруг поняла, что больше не боюсь его. Феникс взял мою руку и с нежностью обхватил пальцы губами. Облизнув каждый, он стал посасывать их. Я не смогла сдержать дрожь – видимо, правду говорят, что пальцы связаны с сердцем[291]. Мое сердце бешено заколотилось в груди, и мне казалось, что оно начало таять.

Сиреневатый лунный свет заструился по земле, меня окутало благоухание османтуса, и я не сразу поняла, что то был мягкий аромат вина. Насладившись моими пальцами, Феникс обхватил губами мочку моего уха, а затем, покрывая тело горячими поцелуями, стал спускаться все ниже. Я осознала, что одежда соскользнула с меня и теперь лишь звездный свет обволакивал мое тело.

Опавшие лепестки цветов качались на легких волнах, омывавших меня. Я даже не понимала, что лежу в воде, лишь ощущала страстные и горячие поцелуи Феникса. Он поцеловал мою шею, скользнул губами по груди и дальше, вниз, до самых пальцев ног. Этот мужчина, всегда такой гордый и высокомерный, всегда смотрящий на всех сверху вниз, сейчас лежал между моих ног и ласкал сокровенные части моего тела. Горячая волна жара накрыла меня, я задрожала, и наконец хлынул благодатный дождь после долгой засухи[292]…

В лин-тай, обиталище моих душ, воцарился хаос. Все чувства были обострены, я ощущала сильный жар, будто все тело пылало. Мне казалось, будто я вот-вот сгорю дотла. Я подумала, что, наверное, даже Нирвана Феникса не сравнится с этими ощущениями…

Феникс больше не удерживал меня, а я уже и позабыла, что хотела сбежать. Сердце колотилось с таким грохотом, словно гром гремел. Все, что я могла, – лишь издавать странные звуки. Я почувствовала, как выступающая часть тела Феникса вошла в меня. Сокрушительная сила, подобно тому, как раскалывают бамбук, пронзила мое тело. Внезапно, будто первый весенний гром в сезон Пробуждения Насекомых[293], я ощутила сильную боль. Небеса будто поменялись с Землей местами, никогда прежде мне не было так больно, как в тот момент! Но уже через мгновение боль ушла, и я будто провалилась в Великую пустоту[294]… Все мысли, чувства смешались, подобно облакам и туману…

Инстинктивно я попыталась оттолкнуть ногами того, кто причинил мне столь сильную боль, но ничего не вышло. Тогда я укусила его за плечо. Мое ухо обожгло горячее дыхание Феникса.

В этот момент стихли ветер и волны, замерли облака. Казалось, даже время застыло и остались лишь ритмичные движения наших тел.

Три минуты шел дождь весенний,

Я в облаке уснул, на вершине Ушань[295]…

Я будто слышала чарующее оперное пение из зеркала Мирской Суеты:

…Алый цвет с зеленым переплелся,

И тоской объятая пчела

Созерцает бабочек влюбленных[296].

Сну прекрасному подобны

Эти жизни три.

На подушку опускаюсь,

попадаю в Хуасюй.

А проснувшись, понимаю,

Радость та – всего лишь сон[297]…

На хрустально-чистых озерных волнах покачивались ярко-красные лепестки Огненного дерева[298] Вода смыла рубиново-красную тонкую струйку из-под моих ног.

– Сюй… Фэн… Сюй Фэн… – Не знаю, из-за боли или же из-за жара, я прижималась к его груди и постоянно повторяла его имя. Я не понимала, хочу ли, чтобы он остановился или чтобы продолжал…

Пряди наших длинных черных волос спутались в воде, а обнаженные руки и ноги переплелись. Волны снова стихли, и Феникс притянул меня к своей груди. Его сердце билось так сильно, будто он был чем-то очень сильно взволнован. С губ сорвался приглушенный стон, и я почувствовала, как он извергнулся в меня.

– Цзинь Ми… Цзинь… Ми… – Феникс снова и снова повторял мое имя. Приподняв мой подбородок, он смотрел на меня с такой страстью, его глаза сияли так, будто были полны звездного света. Казалось, стоит мне протянуть руку, и я смогу коснуться этих звезд.

И небо стало нам крышей, а