Дети грозы. Книга 3. Зови меня Смерть - Мика Ртуть

— Поиграем? — снова раздался детский голос. — Любишь бросать камешки?

Шу хотела согласиться, но ее отвлекла боль. Она опустила взгляд: крохотный кугуар, вздыбив шерстку, впился когтями в запястье. Показались алые капли, закружилась голова… Мир раздвоился: на игрушечную землю наложился образ пустой круглой комнаты. Голос мальчика стал совсем не детским. А камешек в его ладони — совсем не игрушкой.

— Шу! — зашипел зверек. — Опомнись, Шу!

— Нет, не хочу! — крикнула она, не понимая, не хочет опомниться или играть.

— Хочеш-ш-шь, — совсем другим голосом, пустым и холодным, шепнул мальчик.

Шу сорвало с места, закружило, понесло. Мальчик приближался, рос, в черных глазах закручивались воронки смерчей: затягивали, затапливали тяжелой негой:

«Поддайся! Будет хорошо. Будет все, что захочешь. Власть? Бери. Сила? Сколько угодно. Знания? Все — твое».

Смерчи засасывали, манили вереницами образов-грез.

«Бери же!» — Голос божества взвился, сминая волю, обещая и угрожая.

— Не хочу!

— Тебе мало? — Темный Хисс рассмеялся. — Чего ж ты хочешь, дочь и сестра моя? Скажи, я дам тебе.

Темная воронка надвинулась, всосала. Шу не успела испугаться, как упала посреди роскошного зала, полного людей. Прямо на трон.

— Ваше всемогущество, соблаговолите ли принять послов? — подбежал, униженно кланяясь, мажордом, удивительно похожий на принца Люкреса.

Он говорил что-то сладко-льстивое, но Шу не слушала. Вокруг суетились люди, преподносили подарки, просили совета, молили о милости. Каждое их слово, каждое лицо откликалось узнаванием, маленькая обиженная девочка внутри кричала, топая ножками: хочу! Мое! И Шу кружилась в танце с иноземным принцем, подписывала помилование раскаявшемуся от ее мудрых речей мошеннику, указывала инженерам-гномам, где строить новый город, снисходительно бросала Ристане: «Закажи себе приличное платье!» А потом…

Потом она поднялась в свою башню. На самый верхний этаж. И там ее ждал темный шер Бастерхази — прикованный к столбу, нагой, беспомощный. Он молил о прощении, клялся в любви…

— Доверься мне, моя Гроза. Подойди, дотронься, прошу тебя! Я буду служить тебе. Хочешь? Любое твое желание, любое наслаждение. Вместе мы будем сильнее всех! Подари мне поцелуй, люби меня, моя девочка! Я твой…

Шу невольно шагнула к нему, завороженная его красотой, его бархатным голосом. Ей так хотелось верить ему, дотронуться, поцеловать… взять его — себе… Она не понимала, почему нельзя? Что не так? Самый сильный, самый красивый мужчина молит ее о любви, ведь с ним ей будет хорошо, ей не придется ни о чем беспокоиться, ни о чем думать, только наслаждаться!

Она даже протянула к нему руку — избавить его от оков… хотя в оковах он тоже прекрасен, ее темный шер. Ее Роне.

Резкая боль в пальцах и сердитое шипение вырвали ее из наваждения.

Дайм. Вот кто любит ее по-настоящему, вот кто защищает ее и заботится о ней. Светлый шер, а не темный. Роне — это наваждение, обман и предательство! Чудовище, желающее сожрать ее силу и ее душу.

— Нет. Я не верю тебе, Бастерхази. Мне не нужна твоя фальшивая любовь…

Она хотела продолжить — умри, Бастерхази! Но что-то помешало. Какое-то сомнение.

— Прошу тебя, Шуалейда, моя госпожа! — Темный шер рвался к ней из оков, ранился, по его запястьям текла кровь. Сладкая, терпкая, вкусная кровь, чистая магия. — Возьми!

— Нет. Я… потом. Я решу твою судьбу потом, — пробормотала она, отступая и желая, чтобы он исчез, чтобы ей не пришлось больше думать о нем.

Ее желание исполнилось. Темный шер словно выцвел, подернулся дымкой, его манящий голос стих. А в башню Заката вбежал гонец.

— На побережье высадилась армия Марки!

И Шу вылетела из окна башни, собирая по пути к морю тучи и ветры. Она сбрасывала в бушующие волны сонмы вражеских солдат и гнала корабли на штормовых волнах. Цунами захлестывало острова Марки, смывало деревушки и города, бурлящее море разверзалось, поглощая тысячи карумитов, кричащих в смертном ужасе. А потом карумиты сменялись зургами, горели степи, сметая с лица земли людоедское племя, чтобы никогда больше орда не потревожила мирную империю Шуалейды Суардис.

Со всех концов земли, к ней, владычице, стекалась магия — сладкая и пряная, пьяная и веселая мощь. По ее слову воздвигались горы и поворачивались реки.

Голова кружилась, весь мир умещался на ладони.

— Бери, — рыжеволосый мальчик с бездонно-черными глазами протягивал ей камешек. — Ты же любишь играть.

Рука сама тянулась взять — и один камешек, и второй. Их так много на берегу, их приносят волны черного океана. И девочка в стороне, что улыбается так грустно — пусть она тоже играет! Давайте бросать камешки!..

Но рука застыла на полпути. Что-то не пускало. Тянуло. Злило — что-то посмело помешать! Ей, всемогущей колдунье?!

— Шу! — в шипении темного прибоя послышалось имя. — Шу?!

Голос такой странно-знакомый, и почему-то больно, и пусто, и слезы в горле.

Мальчик с камешками в ладони подернулся рябью, словно отражение в озере. Задрожал, расплылся — и вместо него Шу увидела себя. Но… нет! Она не такая! Это костлявое, одетое лишь в магические вихри, с безумным светом в глазах, с седыми космами-тучами, с руками-молниями. Светлая, как же страшно!

«Стр-р-рашно!» — отозвался рыком ураган, бросил в глаза горсть песка, ослепил. Шу зажмурилась и тут же почувствовала, как ее снова несет, крутит, швыряет. Мысли вылетали из головы, казалось, сейчас вылетит само ее имя и смерч выбросит ее на неведомый берег беспамятной сломанной куклой. Она хотела ухватиться за что-нибудь. Открыла глаза, но не увидели ничего, кроме красковорота. Взбесившиеся цвета слизывали шершавыми языками ее плоть и память…

Пока не осталось ни памяти, ни цветов. Только белый и черный. Белый песок, черное небо. Черный океан, белое солнце.

Пустая черно-белая бесконечность.

— Ш-шу… — шепнуло море.

Она оглянулась: кто здесь? Где я? Кто я?

— Шу… — набежала на песок волна, клочок пены взлетел, ожег болью руку.

Боль, что это?

— Шу, — пенился прибой, оставлял на песке следы, словно от лап большой кошки. Щекотал ноги теплой бирюзой, пускал в глаза зайчики. Чертил знаки, а те складывались в слова. Доверие. Любовь. Долг.

Она шепнула вслед за волнами: «Люблю». Покатала слово на языке — вкусное, шелковое. Повторила: «Люблю!»

И океан отозвался: «Ш-шу! Очнись, вспомни! Не бойся — люби».

Любить? Слово-солнце, слово-тепло, слово-счастье. Надо лишь поверить, понять и принять. Так просто, боги, как же это просто!

Шу засмеялась от переполняющего ее счастья, подставляясь ласковым объятиям потоков, сама отвечала им — нежностью, любовью. Жмурилась от удовольствия, и казалось, океан мурлычет и трется, толкается пушистым лбом в ладонь.