Не проси прощения - Анна Шнайдер

class="p1">Марина молчала, по-прежнему шумно и рассерженно дыша. Виктор понимал, что ей тяжело, поэтому продолжил тихо и мягко:

— Когда я начал общаться с Максом через пару месяцев после истории с паспортами, надеялся, что смогу его растопить. Пусть медленно, но смогу. И только тогда по-настоящему понял, насколько глубокие корни пустила ваша обида… Понял и осознал — но было поздно. Макс не реагировал ни на что, и я чувствовал, что ты тем более не станешь.

— И ты смирился, да?

— Нет. Но что я мог сделать? Я испробовал на Максе всё, что приходило в голову. Старался участвовать в его жизни, интересовался тем же, что и он, специально, чтобы быть в состоянии поддерживать разговор. Перечислял деньги каждый месяц, чтобы вы знали, что я о вас не забываю и всегда на связи… Но ничего не помогало. Ты сама, Риш, скажи, глядя мне в глаза, — если бы я пришёл к тебе, допустим, пару лет назад, попросил прощения и сказал, что хочу вновь начать общаться — ты бы мне позволила?

— Нет, — вздохнула Марина, и Виктор не стал говорить: «Ну вот видишь», несмотря на то, что очень хотелось. Это звучало бы как оправдание себя и своих косяков. Виктор знал, что виноват, — но при этом до сих пор не до конца понимал, а что он, собственно, мог сделать? Как ни крутил ситуацию из прошлого — получалась какая-то ерунда, в которой по-любому кто-то страдал. Либо Ира, либо дети… — Я и сейчас не уверена, что хочу с тобой общаться. Даже несмотря на то, что подслушанный разговор многое прояснил для меня. Раньше я об этом не думала.

— Я рад. И, знаешь, я не настаиваю, чтобы ты со мной общалась. Не нужно ломать себя. Если тебе комфортнее не общаться…

— Вот! — Марина выставила руку из-под пледа и наставила указательный палец на Виктора, сверкая глазами. — Опять ты отступаешь! А должен бороться!

— Риш, — Горбовский покачал головой, — я, к сожалению, давно проиграл. По всем фронтам. И теперь единственное, на что я могу надеяться, — это на ваше прощение и понимание. Я же однозначно виноват, дочка. И от того, что я тебе сейчас сказал, ничего не поменялось…

— Ну почему же? Поменялось. Теперь я хотя бы понимаю, что мы тоже ошибались, когда думали, что ты нас не любишь. И, может, действительно…

Она запнулась, и Виктор переспросил:

— Что?

Марина шмыгнула носом, как маленькая обиженная девочка, и почти прошептала:

— Может, действительно — мы любили тебя меньше, чем ты нас, раз именно мы сомневались в этом?..

91

Ирина

Она проснулась от какого-то странного ощущения… почти забытого, яркого и удивительного. Так, наверное, каждый раз радуется земля, когда с неё сходит снег и она напитывается солнцем, чтобы выпустить на волю первый зелёный росток. Так радуется уставший, измученный жаждой человек, получив глоток свежей ключевой воды. Так радуется влюблённый, поняв наконец, что он любим…

В Ирине бурлила жизнь. Та самая, которой, как она считала, в ней уже практически не было, — но нет, ошиблась, всё было… Или появилось сейчас, в эту новогоднюю ночь? После первого по-настоящему откровенного разговора с Витей, благодаря которому Ирина всё-таки разобралась в причинах его поступка двенадцатилетней давности. И не только разобралась… Она поверила, что он не обманывает, говоря про свою любовь. Причём не её, а себя не обманывает.

Виктор был честен в первую очередь с самим собой. Ни разу не покривил душой, не попытался показаться лучше, чем был и есть, не говорил пафосных слов, не бил себя кулаком в грудь и не клялся в любви до гроба. Ирина почувствовала эту любовь и без лишних слов… В обезоруживающей честности и искренности бывшего мужа, в осознании им самого себя — со всеми косяками и всей грязью… В его абсолютной ненавязчивости — Виктор, объясняя Ирине всё, не настаивал на том, чтобы его понимали, а главное — прощали и принимали назад. Он просто говорил, признав за ней право выслушать его объяснения. А потом — будь что будет.

Казнишь ли, милуешь ли меня, Ира?

Она не знала, что делать дальше. Не представляла. Несмотря на негу, охватившую тело в это первое новогоднее утро, Ирина не имела понятия, как лучше поступить. Ещё и Виктора под боком не оказалось… А ведь она точно помнила, как уснула на его плече, утомлённая ласками. Наверное, ушёл, чтобы никто не застал его в Ириной постели, — не желал неловкости. И не навязывался. Ведь мог бы, мог использовать эту ситуацию, чтобы показать остальным, каких «успехов» достиг в отношениях с бывшей женой, и получить в своё распоряжение парочку союзников. Ирина не сомневалась, что и Андрей Вячеславович, и Людмила Игнатьевна, если бы узнали о том, что этой ночью Виктор провёл пару часов в комнате Ирины, непременно начали бы обрабатывать её на предмет возвращения к их сыну. Как бы замаливая прошлые грехи…

Но Виктор ушёл, и теперь никто ничего не узнает. Если, конечно, она хочет, чтобы никто не узнал…

Ирина встала и, накинув на плечи тёплый платок, решила наведаться в ванную, пока остальные не проснулись и не заняли её. Вышла из комнаты, прошла по коридору и, как раз когда уже приближалась к лестнице, ведущей вниз — ванная была в другом конце коридора, — услышала тихие голоса, доносящиеся с первого этажа. Остановилась, прислушалась… и обомлела, поняв, что разговаривают Марина с Виктором. И, кажется, вполне мирно разговаривают.

Прислушалась… Нет, ничего не разобрать. Хотя…

— Может, действительно — мы любили тебя меньше, чем ты нас, раз именно мы сомневались в этом? — сказала вдруг Марина, и Ирина, вздрогнув, пошла вниз по лестнице, даже не подумав о том, что может помешать мужу и дочери общаться.

И точно — заслышав её шаги, оба замолчали и посмотрели наверх. Причём закутанная в плед по самую макушку Марина — наружу торчали одни глаза, отчего-то подозрительно влажно блестевшие, — выглядела очень забавно. А Виктор, сидевший на другом конце дивана с неестественно ровной спиной, — напряжённо. И почему-то лицо у него было удивлённым, словно он не ожидал увидеть Ирину. Или… не ожидал услышать что-то от Марины?

— Доброе утро, — выдохнула Ирина, стараясь, чтобы голос звучал ровно и не дрожал. Хотя она волновалась… Причём даже не могла понять, за кого больше — то ли за Ришку, для которой общение с отцом до сих пор было стрессом, то ли за Витю, которому дочь могла наговорить неприятного. — Как… вы тут?..

— Доброе, мам, — ответила Марина неожиданно звонко. И шмыгнула