Хранитель равновесия. Проклятая невеста - Дана Арнаутова

– Это из-за всего вместе, дядя, – тихо сказал Надир. – Из-за Наргис, о которой я тревожусь. Из-за целителя Раэна, с которым мне нужно поговорить. А больше всего из-за вас. Из-за того, что вы окружили меня защитой, но этот доспех больше похож на оковы. Сколько раз я пытался с вами поговорить за эти дни? Я спрашиваю – вы молчите или отговариваетесь пустяками. Я прошу сказать правду – вам стыдно солгать, но и правды вы не говорите. Любой конюх знает больше, чем я, ваш племянник. Поневоле задумаешься, племянник ли я вам? Ведь так берегут секреты от злейших врагов, а не от родичей.

Он видел, что каждое слово бьет в цель, и ему самому было больно, когда Ансар морщился. Но разве Надир этого хотел? Разве не просил он честного разговора, чтобы понять, какие ветры дуют вокруг и чего следует опасаться? А вместо доверия и правды получил заботу, которая спеленала его по рукам и ногам, словно младенца. Заботу, от которой задыхался, не зная, чему и кому верить.

– Ни в какую Харузу ты не поедешь, – тихо сказал Ансар ир-Дауд, и в его взгляде что-то неуловимо изменилось. – О сестре не беспокойся, я велю ей приехать в Гюльнару. Верные люди привезут ее быстро и безопасно, нет никакой нужды тревожиться.

– А в Гюльнаре вы запрете нас обоих, как птиц в клетках? – непослушными губами улыбнулся Надир.

В горле пересохло, и он взял чашку, глотнул остывшего кофе, разлившегося во рту мерзкой горечью.

– Ради твоего блага, – повторил дядя и хотел сказать что-то еще, но Надир наклонился к нему через маленький столик и тихо сказал:

– Поздно, дядя. Клянусь богами, не так я хотел бы расстаться с вами. Вы мой дорогой старший родич, почтенный брат моего отца, и сердце мое полно уважения к вам. Но распоряжаться собой буду сам. Вы, кажется, забыли, что я давно вырос из детских рубашек. Если бы вспомнили об этом вовремя, видит небо, я бы и дальше продолжал слушаться вас. Но теперь смотрю – и не верю, что ваши заботы мне на благо.

– Да как ты… как смеешь! – выдохнул дядя и привстал навстречу, опираясь рукой о подушки.

Джандар ир-Нами, замерший немного в стороне, шевельнулся, и Надир, словно только вспомнив о нем, так же тихо попросил:

– Оставьте нас, почтенный ир-Нами. Не сочтите за обиду, но это разговор семейный.

– Сиди, Хазрет! – рявкнул дядя, и Надир едва не поморщился от резанувшего по сердцу сожаления.

Как же легко дядей управлять! Когда злится, все делает наперекор! Вот если бы не просьба Надира, сам, пожалуй, отправил бы джандара из комнаты, чтобы ссоре не было свидетелей. А теперь Хазрет услышит много лишнего, но Надира в этом уже не обвинить. Ах, дядя, дядя…

– Как прикажете, – уронил он и расчетливо добавил: – Оно и к лучшему. Я все равно собирался просить у джандара ир-Нами проводника и охрану до ближайшего города. Но без вашего ведома и разрешения в этом деле не обойтись. Если вы и правда беспокоитесь обо мне…

– Молчать, мальчишка! – заорал дядя, падая обратно в подушки. – Волю ему, щенку! Молоко еще на губах не обсохло, саблю держать не умеет, а что придумал! Харузу ему подавай! По приятелям своим соскучился, развратникам да пьяницам? Я твоему отцу клялся, что жизнь за тебя положу, а ты ее сам неведомо кому под ноги кидаешь! Забыл, что недавно из Бездны вернулся? Молчать, я сказал! – продолжал он, хотя Надир не издавал ни звука, плотно сжав губы. – Завтра же… Завтра едешь со мной. Под охраной. А вздумаешь дурить – и правда велю заковать! Хазрет, головой отвечаешь! Если сбежит…

– И что вы тогда сделаете, дядюшка? – разомкнул Надир губы, удивляясь, как все стало просто, как только он позволил крыльям гнева нести себя, больше не думая о почтении и вежливости. – Накажете джандара и охранников за мою вину? Так не трудитесь. До ближайшего города я, пожалуй, доеду с вами, раз уж охраны вы мне не даете. А там – как вы меня удержите? Я вам не ребенок и не жена, чтобы оставаться в вашей воле. Всю жизнь в цепях держать станете? И от управителей шахских прятать, и от жрецов? Я ведь первому из них в ноги кинусь и попрошу отписать пресветлому государю, что вы безумны. Что я хочу вернуться в столицу и служить шаху, как мой отец, а вы меня не пускаете. Что вы тогда ответите государю, а не мне?

– Щ-щенок… – прохрипел дядя, и его лицо налилось кровью, так что Надир даже испугался.

Злость толкала вперед, подсказывала безупречно обидные слова, что вспороли бы сердце дяди, словно клинок, и лишили его всякого желания спасать неблагодарного выродка. О да, кое в чем дядя еще как был прав! Саблей Надир владеть не умел, но словами мог искалечить не менее надежно. Или даже убить. Только сознание этого заставило его остановиться, удержать самые безжалостные фразы, что рвались наружу. Да еще то, что в зеленых глазах, так похожих на отцовские, метался страх за него, Надира, последнего в роду ир-Дауд. И, наверное, все-таки любимого племянника. По-своему любимого.

– Не заставляйте меня делать это, дядюшка, – попросил он, опуская взгляд. – Светом клянусь, я не хотел и не хочу… Но если не отпустите добром, пойду до конца.

Он поискал кувшин с водой, стоявший на столике, налил полную чашу и с поклоном подал дяде. Тот жадно выпил, захлебываясь и забыв о приличиях, струйки воды потекли по бородке и морщинистой коже шеи.

«А он ведь еще не старик, – вдруг подумал Надир с щемящей жалостью к дяде и отвращением к самому себе. – Сорок шесть лет – расцвет для мужчины. Это походная жизнь, битвы и труды состарили его… Отец был старше, а выглядел куда моложе. И про сердце Раэн говорил, что оно изношено… А что мне было делать? Я не могу отступить! Вот теперь точно не могу, иначе никогда больше дядя не поверит, что я действительно готов постоять за свою свободу!»

– Мало тебя Бехрам порол, – выдохнул дядя, отнимая пустую чашу от мокрого рта. – Ох, мало! А я ведь ему говорил, что добра не будет. Разве можно давать мальчишке волю? Надо было тебя лет в десять ко мне отправить, и чтоб носа не сунул в Харузу, пока мужчиной не станешь. Упустил Бехрам и тебя, и Наргис! Все книги ваши, да свитки, да мысли непочтительные! Девка в двадцать с лишним лет не замужем, а парень по мужским постелям валяется! Позор ир-Даудов!

Он в раздражении грохнул чашей об стол, та жалобно зазвенела, но не раскололась, только джандар ир-Нами вздохнул – и опять промолчал.

– Отец меня вообще не порол, – снова одними губами улыбнулся Надир. – А если вы хотели детей воспитывать, надо было своих заводить. Вам, дядюшка, еще и сейчас не поздно. Женились бы на живой женщине, а не на сабле, может, меньше дела было бы до чужих постелей. И род ир-Даудов прибавился бы вашими стараниями. А пока что не вам судить отца, прими Свет его душу.

– Щ-щенок наглый…

– Наглый, – ровно согласился Надир. – Трусливый, развратный и никчемный. Не смею оскорблять ваш взор своими пороками, посему почтительно молю о дозволении вернуться в Харузу. А также не смею утруждать вас, дядюшка, заботами о моей сестре. Если благие боги сжалятся над Наргис и пошлют ее судьбу ей навстречу, счастливее меня не будет человека во всем шахстве. Но если нет, пусть она живет, как ей угодно, среди столичных красот и удовольствий, а не под вашей… заботливой опекой.