Хранитель равновесия. Проклятая невеста - Дана Арнаутова

Халид фыркнул, едва не подавившись последней булочкой. Чародей вопросительно поднял бровь.

– Нет, ничего… – хмыкнул Зеринге. – Ученая беседа, ага. Я просто вспомнил прогулку под луной. Тот бедняга ювелир не скоро решится вновь навестить могилу прадедушки. Вот интересно, какие слухи поползут по Харузе после нашего похода в гости? Ночная Семья будет весьма озадачена!

– Людям полезно время от времени озадачиваться, – несколько ехидно промолвил чародей. – Лучше представь, что подумает некий сотник городской стражи, случайно столкнувшись с тобой на улице. Я ведь совсем слегка изменил тебе лицо. Может, заняться этим основательно?

– Боишься за рассудок Хатама ир-Мансура? – холодно усмехнулся Халид. – Или не хочешь неприятностей? Ну так можно их не дожидаться – я с удовольствием повстречаю сотника в темном переулке, если ты не против.

– Пока что – против, – твердо сказал Раэн. – Сейчас не время, так что просто не попадайся ему на глаза. А через несколько дней мы уедем.

– В Салмину?

– Может быть. А может и нет. Это будет зависеть от предсмертных слов Разифа Черного.

– Ты так уверен, что сегодня умрет он? – прищурился Халид. – А если тебе не повезет?

– Лучше бы повезло, – неожиданно серьезно сказал Раэн. – Иначе тебе тоже оттуда живым не выбраться. Знаешь, почему я не люблю Разифа? Мало найдется существ отвратительнее, чем человек, изо всех сил старающийся перестать быть человеком. Разифу это почти удалось. Он очень успешно истребил в себе все человеческие достоинства, оставив при этом недостатки. И на этом основании пришел к выводу, что вправе относиться к людям, как… к мухам. Терпеть, пока они не слишком докучают, и избавляться при первой возможности.

– Он такой не один, – заметил Халид. – Большая часть тех, кто меня нанимал, ничуть не лучше. Да и вспомни своего старого знакомца с девятью хвостами. А ты для Разифа тоже муха?

– Скорее шершень, – слегка улыбнулся Раэн. – Могу ужалить, если вовремя не прихлопнуть.

Плавным жестом он заставил чашку взлететь со стола и перевернуться, чуть покачавшись в воздухе, над блюдцем. Заглянул туда, хмыкнул, снова опустил на блюдце.

Пару минут спустя, когда Раэн возился с очередной миской корма для пса, Халид не утерпел и заглянул в следы, оставленные кофейной гущей. На полупрозрачном чинском фарфоре нечто, напоминающее нетопыря, распласталось между двумя четкими человеческими фигурками. На диване тихонько заскулила во сне собака.

Золотой закатный свет струился в маленькое окошко под потолком, и лампа, заправленная свежим бараньим жиром, вторила ему на подставке в углу. Даже у Надира в комнате окно было больше, а спальня, отведенная самому высокому гостю, чем-то неуловимо напоминала темницу. Может быть потому, что Надиру последнюю неделю все напоминало темницу: комнаты, стража у каждого входа, взгляды и шепот за спиной.

– Завтра с рассветом тронемся в путь, – сказал дядюшка, запив последний кусок лепешки кислым молоком и вытерев губы тыльной стороной ладони. – Благие боги в милости своей даровали хорошую погоду, раненые оправились настолько, что могут сесть в седло, а те, кому суждено было умереть, покинули этот мир. Нечего больше ждать, пора ехать.

Надир посмотрел на его безмятежное лицо, перевел взгляд на почтительно жующего джандара ир-Нами и понял, что решение об отъезде было принято давно, только ему об этом никто не потрудился сообщить.

Конечно, если бы его выпускали из комнаты хотя бы во внутренний двор, он и сам все понял бы. Караван не подготовить к долгому пути за несколько часов. Надо перековать лошадей, проверить сбрую, собрать припасы и сделать еще сотню незаметных, но необходимых дел, которыми наверняка последние дни занимался Хазрет ир-Нами и его люди. И всю эту суматоху Надир бы увидел. А много ли разглядишь и услышишь в окно? Вот, значит, как…

– Благодарение богам, пославшим нежаркие дни, приятные для путешествия, – откликнулся он ровно. – Однако я все-таки беспокоюсь о вашем драгоценном здоровье, дядюшка. Не слишком ли рано вам пускаться в долгий путь?

– Все мы в воле богов, а служба шаху не терпит промедления, – настороженно ответил дядя, наверняка удивляясь его смирению. – Какая разница, здесь мне валяться на подушках или в паланкине? Да и ты будешь рядом, сможешь услужить мне при необходимости.

Надир глубоко вздохнул и поставил на столик чашку с недопитым кофе. Сплел пальцы, боясь, что они задрожат. И неважно, что от гнева, а не от страха, дядюшка все равно примет это за слабость. Холодная злость, давно родившаяся и созревшая в нем, как уродливый ядовитый плод, просилась наружу, однако Надир обуздал ее. «Гнев – жеребец, который должен слушаться узды разума, – говорил отец. – Если ярость служит тебе клинком, то помни, что не меч правит рукой, а рука – мечом».

– Боюсь, драгоценный дядюшка, – сказал он с той же выверенной ровностью, – ваши надежды далеки от моих стремлений. Приношу самые искренние извинения и молю о прощении, но я возвращаюсь в Харузу.

Слова упали, растворившись в тишине комнаты, и пути назад больше не было. Надир в упор встретил изумленный взгляд дяди, да хранят его светлые боги. Пусть хранят, конечно же, Надир от всей души желает дяде здоровья, долгих лет и благополучия. Только делать из себя покорную куклу больше не позволит.

– Вздор! – фыркнул Ансар ир-Дауд, откидываясь на спинку дивана. – Что это тебе, мальчик мой, солнцем голову напекло?

– Каким еще солнцем, дядюшка? – вкрадчиво поинтересовался Надир, не выдержав. – Меня ведь даже от солнца берегут, как луноликую деву, того и гляди, забуду, как оно выглядит.

– Надир… – поморщился дядя, все еще глядя на него, как на капризного мальчишку. – Я ведь говорил, что это ради твоей же пользы. Выкинь глупости из головы, дорогой племянник. Собирайся в дорогу, завтра выедем рано.

– Непременно выедем, дядя, – кивнул Надир, с холодком в груди думая, что зря боялся – пальцы не дрожат.

Он еще никогда не спорил с дядюшкой. С отцом однажды пришлось, и вспоминать об этом до сих пор было больно, словно задеть почти зажившую рану. О да, теперь он знал, каково это.

– Непременно, – повторил он, не отводя взгляда. – Желаю вам спокойной дороги до области Гюльнарид. И пусть ваши труды на благо пресветлого государя будут оценены им щедро и милостиво. А у меня дела в Харузе, прошу простить.

– Это из-за целителя? – свел дядя широкие густые брови, и зеленые глаза под ними вмиг заледенели. – Из-за этого Раэна, темные джинны его…

И не договорил – осекся. Даже в злости не забыл, чем обязан целителю. На миг Надиру показалось, что между ним и дядей протянулся невидимый мост понимания и все еще можно поправить. Позволить душам пройти по этому мосту и встретиться на нем, оставив ссору позади. Ведь не чужие они с дядей друг другу, в целом мире у Надира остались только сестра и этот хмурый упрямый старик, не терпящий возражений и не понимающий, что маленький племянник давно вырос.