Состояния отрицания: сосуществование с зверствами и страданиями - Стэнли Коэн

совершенно иррационален и непредсказуем. Конечный результат определяется случаем и непредвиденными обстоятельствами. Ничто иное не может объяснить несправедливость того, каким образом некоторым незначительным плохим событиям уделяется сенсационное освещение, а некоторые ужасно разрушительные события практически игнорируются. Нет ни соответствия, ни какой-либо заметной закономерности. Ставшие уже историческими случаи массового голода, политических убийств или исхода беженцев выбираются только из-за случайности присутствия журналиста на месте событий.

Однако в целом случайность объясняет даже меньше, чем соответствие. Критерии отбора – информативность, этноцентризм, человеческий интерес, политическая приемлемость – вовсе не случайны. В шаблонных моделях отбор структурируется по критериям, не связанным с серьезностью события: например, этнической группой жертв, личностью преступников или нашей социальной дистанцией от события. Смыслы могут быть политическими (отбор служит интересам власть имущих, поддерживает доминирующую идеологию, отражает политические угрозы), культурными (общие когнитивные схемы для конструирования социальной реальности) или организационными (структура ньюсмейкинга, ритмы редакции, субкультура журналистики и профессиональные соображения о том, что делает историю хорошей).

Эти закономерности вытекают из контекста (геополитический интерес, культурное сходство, идеологическая принадлежность, социальная и географическая дистанция) и события («внутренний» потенциал того, что предмет может стать событием, а событие стать новостью). Подобно когнитивным процессам «сверху вниз» и «снизу вверх», эти два критерия работают вместе. Общие правила, такие как порог (сколько смертей, сколько страданий) и однозначность (кто выстрелил первым), зависят как от событий, так и от контекста. Четкая матрица предсказывает, что пункты, которые будут выбраны с большей вероятностью, будут касаться интересов Запада и особенно Америки; иметь дело с негативными вопросами (насилие, кризисы и катастрофы); состоят из драматических, сенсационных событий, а не исторических и разворачивающихся проблем (например, переворот, а не продолжающаяся партизанская война). Но если рассматривать только потенциальную «ценность» зверств и страданий как новостей, ни одна матрица не сможет вместить всю массу событий, политических случайностей и капризов моды.

Некоторые условия исключены, даже если речь идет о больших количествах. Это невидимые зверства, тихие страдания, которые пытаются разоблачить гуманитарные организации или социально сознательные журналисты. Условия, которые являются эндемичными, широко распространенными и предположительно непреодолимыми – голод, болезни, нищета, голод, детская смертность и дискриминация – сами по себе не заслуживают внимания. Нормализация блокирует воздействие до тех пор, пока противоположные социальные силы не станут сильнее. Коллективное изнасилование во время войн или политических массовых убийств когда-то воспринималось как военная добыча, подобно грабежам. В культурном отношении женщин заставляли молчать – они были слишком стыдливы и слабы, чтобы говорить публично – и становились двойными жертвами как насилия, так и унижения, связанного с молчанием. Сообщения СМИ о массовых изнасилованиях в Боснии разрушили эту стену идеологической нормализации.

При прочих равных условиях наиболее важным фактором, определяющим выбор, является то, стала ли история уже историей. Новостная повестка СМИ носит самоссылающийся характер. Ранние репортажи о правах человека в Ираке, Боснии, Сомали и Руанде не привлекали особого внимания до того, как названия этих стран попали в заголовки газет. В семидесятые годы истории об эскадронах смерти в Сальвадоре встречали отрицание официального правительства США и безразличие средств массовой информации. Это не было новостью – всего-то еще больше латиноамериканцев убивали друг друга. Когда политическое внимание переместилось, средства массовой информации начали перерабатывать старые истории и фотографии, чтобы они соответствовали новому фрейму «резни».

Еще одним важным критерием является то, соответствует ли событие политическим интересам общества. Такой термин, как «американские интересы», имеет два разных значения. Более мягкий вариант, подразумеваемый фразой «американский ракурс», относится к тому, что может заинтересовать американскую аудиторию: есть ли у нас какая-то связь со страной? Есть ли у нас там войска, гражданские лица или заложники? Менее мягкий смысл заключается в том, что будут выбраны только те новости, которые служат американским геополитическим и идеологическим интересам. О нарушениях со стороны друзей и союзников не будет сообщено, а о нарушениях со стороны наших врагов будет сообщено иначе. «Интерес» означает внешнюю политику правительства США. Хомский очень подробно задокументировал образцы этого главного принципа отбора[343]. Под внешним обликом средств массовой информации скрываются слои всех мыслимых форм отрицания: буквальное сокрытие, двусмысленность («тихая дипломатия», «особые отношения»), бессмысленные лозунги и преднамеренные отвлечения внимания. Чтобы во всем этом разобраться, не нужен никакой эзотерический код. Деконструкция – это детская игра.

Но освещение постмодернистских новостей становится слишком произвольным для приложения таких критериев. Новый мировой порядок с его меняющимися альянсами и внезапными вспышками политического насилия затрудняет прогнозирование первой полосы New York Times или первого сообщения новостей CNN. Следование новостной программе Госдепартамента по-прежнему помогает, но не полностью. Некоторые события дезавуируются или никогда не доходят до лиц, определяющих повестку дня. Гуманитарные организации должны решить, как продвигать сложные случаи. Даже визуально драматичный вопрос о противопехотных минах не привлекал особого внимания средств массовой информации, пока не стал ассоциироваться с принцессой Дианой.

Какая страна будет выбрана? Лучше всего выбирать из тех, которые уже есть в новостях, или тех, которые представляют очевидный национальный интерес, или и то, и другое. В некоторых странах нет ни того, ни другого. Они сталкиваются с «правилом Чада»: никто не хочет слышать о Чаде. Целые зоны мира, как и части Африки, имеют шанс на американское или глобальное освещение только в том случае, если сам масштаб событий, как в Руанде, станет заслуживающим освещения в печати. Есть печально известные случаи: Турция, несмотря на регулярное, постоянное и хорошо задокументированное применение пыток, почти не появляется на карте международных новостей. Турецкое правительство, обладающее полномочиями и опытом в своей восьмидесятилетней практике отрицания армянской резни, усовершенствовало сочетание буквального отрицания с заверениями, что ситуация постоянно улучшается. Причины сговора СМИ в этом отрицании прозрачны: Турция является третьим по величине получателем помощи США; это стратегически важно для США и НАТО; и Запад противопоставляет его Ирану как модель для исламских стран.

Иные события увидеть сложно, потому что страна слишком выдающаяся. Интерес к Израилю есть всегда: информацию легко собрать; Иерусалим – комфортный и культурно знакомый город для журналистов; есть энергичные местные средства массовой информации и сильные голоса со всех сторон. Проблема, однако, в том, что слишком много шума в СМИ. Сравните это с Сирией: закрытое общество, отсутствие доступа к информации, отсутствие лобби в США. Страны отбираются в соответствии с метаправилом «подходящих жертв». Лучшие жертвы – это те, кто знаком, с кем относительно легко идентифицироваться, и кто не слишком ответственен за свои страдания. Преступникам желательно слыть известными злодеями, а не считаться союзниками.

Другие критерии новостной привлекательности носят менее политический характер. Истории должны быть представлены в яркой, наглядной и драматичной форме. Визуальные