Петр Столыпин. Последний русский дворянин - Сергей Валерьевич Кисин

искусства загорелся по невыясненным причинам (виновных обнаружено не было). Здание было почти полностью уничтожено, после чего объявлен конкурс на проект нового здания. Конкурс выиграл проект архитектора Шретера, имевшего весьма неоднозначную репутацию. Дело в том, что прибалтийский немец строил «солидно, но экономно». Возможно, из-за этого из 49 зданий, возведенных по его проектам в Петербурге и Нижнем Новгороде, 20 начали перестраивать почти сразу же после их сдачи.

Новый проект здания (партер, амфитеатр, бельэтаж и четыре яруса) был рассчитан на 1650 зрителей, 384 из которых располагались в партере. Над главным входом театра был установлен официальный герб Киева с изображением архангела Михаила – покровителя города. Однако этому воспротивился митрополит Киевский и Галицкий Флавиан, который считал театр греховным заведением. В итоге герб заменили аллегоричной композицией: геральдические грифоны держат в лапах лиру как символ музыкального искусства.

С утра в театре шел весьма тщательный «шмон» – агенты охранки с подвала до чердака обшарили здание в поисках «адской машины».

К девяти часам сюда начала подтягиваться публика с ипподрома. Для ее охраны было отряжено 15 офицеров, 92 агента дворцовой охраны и киевской охранки, почти по одному на каждый десяток зрителей. Рота опытных сыскарей, которые должны были досматривать и подозревать всех.

Тем временем Богров в гостинице «Европейская» в очередной раз рисует перед дрожащим от нетерпения Кулябко буйные картины из жизни террористов. Помощник присяжного поверенного не нашел ничего лучше, как наплести, что-де у Николая Яковлевича есть высокопоставленные покровители. По его словам, Николай Яковлевич на Бибиковском бульваре не появился, в данный момент сидит у него на квартире и обязательно придет в театр для свершения теракта. Только не знает, стоит ли покушаться именно на государя, ибо неминуемо за этим последует еврейский погром.

Главный киевский жандарм в присутствии Спиридовича и Веригина, глазом не моргнув, торжественно обещает «солидному клиенту» за этот бред дефицитнейший билет в театр. По утверждению губернатора Гирса, «я лично руководил рассылкой приглашений и распределением мест в театр. Фамилии всех сидевших в театре мне были лично известны, и только 36 мест партера, начиная с 12-го ряда, были отправлены в распоряжение заведовавшего охраной генерала Курлова, для чинов охраны, по его письменному требованию».

В 20.00 знакомый филер принес на квартиру Богрова на Бибиковском очередной конверт – партер, ряд 18, место 406. Любой князь бы позавидовал.

В 20.15 через центральный вход бодрой кавалерийской походкой Богров в черном фраке (вокруг все в белом) входит в отмеченный печатью мистики храм искусств. В фойе уже подпрыгивал Кулябко: «Ну что, ушел ли ваш квартирант?» Расхрабрившийся Богров небрежно бросил, дескать, заметил наблюдение ваших остолопов, не выходит. Подполковник развернул того к себе задом, к выходу передом – мухой домой и наблюдать за «квартирантом». По убытии того доложить.

Богров уныло вышел, перебрался на другую сторону Большой Владимирской, лениво поковырял клумбу носком ботинка минут десять и вернулся назад. Возвращался в 20.25 уже через правый боковой вход в надежде не встретиться с «шефом», но тут бдительный охранник подозрительного «господина во фраке» остановил – билет уже надорван, нельзя вам сюда.

Тот вздохнул и подумал, что уже все планы его рухнули, как вновь вмешалась судьба в лице вездесущего Кулябко, как на грех делавшего дежурный обход. Пусти, мол, братец, это «наш человек». «Братец» из столицы, не знавший ни того, ни тем более другого, подозрительно оглядел обоих, но пустил. Богров шмыгнул в партер мимо «шефа» без всяких объяснений. Тот тоже не задумался над странным поведением «солидного клиента», пошел дальше по фойе.

Столыпин прибыл в театр за несколько минут до царской семьи в компании министров Сухомлинова, Кассо и Саблера. Стараясь ни с кем не общаться, прошел к себе в первый ряд, на крайнее место у царской ложи. За ним так же незаметно в первый ряд, но с противоположного правого прохода пробрался Коковцов (долго собирал вещи на поезд в Петербург). И тут очень даже заметно в зал вплыл самодержец с дочерями Ольгой и Татьяной. Под овации публики, блюдя достоинство и раскланиваясь, он занял место в генерал-губернаторской ложе вместе с великими князьями Андреем Владимировичем и Сергеем Михайловичем, а также 17-летним наследником болгарского престола Борисом Клементом Робертом Марией Пием Луи Станиславом Ксавье Саксен-Кобург-Готским (он же будущий германский адмирал и царь Борис III).

После непременного троекратного «Боже, царя храни» в зале наконец воцарились два других «монарха» – царь Салтан и Римский-Корсаков.

Первый (короткий) антракт прошел вяло. В фойе и буфеты мало кто выходил – осматривали зал, сидя на местах. Столыпин вышел к Курлову и спросил, где обещанные террористы «с бомбой». Тот сам точно не знал и начал нести что-то о «мерах», которые он «обсудит ночью». Столыпин не понял, махнул рукой и пошел на свое место.

Террорист же тем временем находился прямо за его спиной – метрах в 15–20. Богров не двигался с места, боясь, что Кулябко вновь его пошлет за «квартирантом» и все теперь уж точно сорвется. Вероятно, не решился еще встать и мысленно прокручивал свой «революционный акт».

Во втором действии на остров Буян выбрасывало бочку с Гвидоном и царицей. Оркестр мастеровито играл «бурю и натиск» (музыканты были собраны со всей империи). Когда невинно осужденные наследник с царицей выбирались на берег, Столыпин лукаво перебросился взглядом с самодержцем (его супруга с цесаревичем Алексеем остались дома). Когда Гвидон, спасая Царевну Лебедь, стрелой «не коршуна убил, чародея подстрелил», на своем кресле заерзал уже Богров – вот оно, вдохновение. Чародея подстрелить…

После знаменитого «Полета шмеля» занавес лениво потащился вниз. Как будто накрывая саваном часть истории России. А может быть, так просто показалось…

Второй антракт был длиннее. Уважаемая публика потянулась в буфеты.

Богров выпорхнул в фойе. И тут же налетел на Кулябко. Тот его чуть ли не за грудки схватил. Почему еще тут, такой-сякой, мигом на площадь и стеречь Нину или Николая Яковлевича у подъезда. Подшефный только ухмыльнулся. Развернулся и… пошел в сторону, прямо противоположную выходу. И что Кулябко? Может, рассердился, догнал, остановил, встряхнул? Может, хотя бы похлопал его по карманам (прямая обязанность жандарма) – вдруг вооружен? Нет! Подполковник тихо засеменил в буфет.

Богров же шел прямо в проход, в котором, облокотясь на оркестровую балюстраду, вполоборота к царской ложе стояла могучая фигура «последнего русского дворянина». Шел прямо, чуть шатаясь, переложив браунинг с восемью патронами в правый карман брюк и слегка прикрывая его программкой. Было около 23.00…

Курлов пишет, что к началу второго антракта «я вернулся в партер… подошел к Столыпину, чтобы передать ему разговор с Кулябко,