Катушка синих ниток - Энн Тайлер

Джуниор замолчал. И встал у парадного входа, хотя со всем, что предстояло выгрузить, разумней было подогнать грузовик к задней двери. Вышел и, дожидаясь, пока Линии высадит детей, смотрел на дом, пытаясь увидеть его ее глазами. Она обязана полюбить этот дом. Ведь весь его вид говорит: «Добро пожаловать», говорит: «Семья», говорит: «Здесь живут достойные люди». Но Линии направилась к кузову за коробками.

– Оставь, – сказал Джуниор. – Займемся ими попозже. Пойдем-ка лучше, познакомишься со своим новым домом.

Он, направляя, чуть подтолкнул ее ладонью в поясницу. Меррик взяла его за другую руку и пошла рядом, а Редклифф ковылял позади. Он тащил за собой самодельный деревянный трактор на веревочке. Линии негромко воскликнула:

– Ой, смотри, они оставили на крыльце мебель.

– Я тебе говорил, – ответил он.

– Они что, продали ее тебе?

– Нет. Отдали даром.

– Хм. Очень мило с их стороны.

Он не собирался показывать ей качели. Хотел дождаться, пока она сама увидит. И уже сомневался, что это произойдет, Линии порой бывала очень невнимательна, но тут вдруг она остановилась, и он тоже, и жадно следил за ее реакцией.

– Ах, до чего же красивые качели, Джуниор!

– Тебе нравится?

– Я теперь понимаю, почему ты не хотел железные.

Его рука скользнула выше, обняла ее талию, и он притянул Линии поближе.

– Они не в пример удобнее, скажу я тебе.

– А в какой цвет ты их покрасишь?

– Что?

– Можно они будут синие?

– Синие! – вскричал он.

– Да, такие, знаешь, средне-синие… Не знаю точно, как называется цвет, но темнее голубого и светлее, чем форма у морских офицеров. Средний синий, понимаешь? Наверное, можно назвать шведский синий. Или… интересно, бывает голландский синий? Нет, наверное, нет. У моей тети Луизы на крыльце были качели вот точно такого вот цвета, о котором я говорю. У жены дяди Гая. Они жили в Спрюс-Пайн в хорошеньком крошечном домике. Чудесные люди. Я все жалела, что родители у меня не такие. Мои были… ну ты и сам знаешь, а тетя Луиза и дядя Гай – добрые, общительные, веселые, и без детей, и я всегда думала: «Вот бы мне стать их ребенком». И летом по вечерам, когда тепло, они всегда сидели рядышком на качелях – таких вот очень красивого синего цвета! Может, это средиземноморский синий? Бывает средиземноморский синий?

– Линии Мэй, – наконец перебил он. – Качели уже покрашены.

– Да?

– Да. Они лакированы. Такими и будут.

– Ой, Джуни, а нельзя все-таки покрасить в синий? Пожалуйста? Я вот думаю, что это, наверное, небесно-синий, в смысле, как бывает настоящее небо, такое глубокое синее. Не нежно-голубой цвет, не морской волны и не бледно-голубой, а больше, как бы это сказать…

– Шведский, – сквозь зубы процедил Джуниор.

– Что?

– Шведский синий, ты правильно в первый раз сказала. Я знаю это, потому что на каждом проклятущем крыльце каждого проклятущего дома в Спрюс-Пайн стояла мебель оттенка «шведский синий». Как будто по закону полагалось. Такой простецкий оттенок. Пошлый. Простонародный.

Линии смотрела на него, открыв рот, а Меррик настойчиво тянула отца за руку к дому. Он вырвал пальцы и пошел вперед, оставив семью догонять. Если бы Линии произнесла еще хоть слово, он запрокинул бы голову и завыл, как раненый зверь. Но она молчала.

До переезда ему оставалось одно – пристроить заднее крыльцо. Сейчас там был лишь небольшой цементный пандус – результат одной из немногих битв, которые Джуниор проиграл, хотя неоднократно указывал Бриллам, что их архитектор не предусмотрел места для сумятицы обычной повседневной жизни: для зимней обуви, бейсбольных масок, хоккейных клюшек, мокрых зонтиков.

Джуниор всегда злобно шипел, когда слышал об архитекторах.

Из-за войны ему не хватало рабочих. Двое его людей сразу после Перл-Харбор ушли добровольцами, один переметнулся в «Спэрроуз-Пойнт Шипъ-ярд»[43], и еще пару человек призвали. Поэтому Джуниор снял Додда и Кэри со строительства дома Адамсов и велел отциклевать крыльцо, а остальное доделывал уже сам. Приходил, как правило, вечером и до захода солнца занимался наружными работами, а после перебирался внутрь и трудился в пронзительном свете лампы, которую повесил его электрик.

Он любил трудиться один. Большинство подчиненных, как он подозревал, – молодежь, во всяком случае, – считали его человеком суровым и грозным. Он не возражал. Они обсуждали баб, хвастались, кто больше выпил в выходные, но, увидев его, сейчас же умолкали, и он внутренне усмехался: что вы обо мне знаете, дураки! Но пусть не знают и дальше. Он по-прежнему не гнушался взять в руки молоток, пилу и рубанок, нет, он не гордый, но обычно уединялся в другом месте – резал цоколь, например, пока остальные ставили пристройку. Все трепались, хохмили, подкалывали друг друга, но Джуниор, обычно такой разговорчивый, погружался в молчание. В голове у него наигрывал какой-нибудь мотивчик – для одних работ «Ты мое солнышко», для других «Черничный холм», – и он действовал в такт песне. Одну нескончаемую неделю, пока он устанавливал очень сложную лестницу, его преследовали «Белые утесы Довера», и он уже боялся, что все это никогда не кончится, до того медленно и похоронно тянулось дело. Правда, лестница в итоге вышла – загляденье. Нет радости выше, чем отлично выполненная работа, – великое счастье видеть, как шип точнехонько входит в паз или клин идеального размера, идеально обструганный и вогнанный куда нужно практически без усилий поворачивает шарнир.

Через пару дней после того, как он возил Линии смотреть дом, Джуниор приехал туда почти уже к вечеру, около четырех, и поставил машину у заднего входа. И, вылезая из грузовичка, увидел такое, отчего буквально окаменел.

Рядом с подъездной дорожкой на чехле для мебели стояли качели.

Синие.

О небо, синие! Того самого отвратительного, унылого, бессмысленного цвета; ни рыба ни мясо – шведский синий. Джуниор испытал настоящий шок. Чуть не замахал руками: нет-нет, это галлюцинация, жуткий отголосок юношеских воспоминаний. Потом как-то странно застонал, захлопнул дверцу машины, подошел к качелям. Синие, никуда не денешься. Он нагнулся, тронул подлокотник – палец слегка прилип. Неудивительно, краска явно свежая, пахнет ядрено.

Он быстро огляделся – показалось, что за ним следят. Кто-то затаился в тени, наблюдает за ним, хохочет. Но нет, никого.

Он уже достал из кармана ключ, когда понял, что задняя дверь открыта. Позвал:

– Линии?

Шагнул в дом и увидел у кухонной раковины Додда Макдауэлла – тот вытирал грязной тряпкой кисть.

– Какого черта тебе тут понадобилось? – рявкнул Джуниор.