Звонкая мелочь времени - Эльдар Сафин

Впрочем, на Мальте были свои порядки, налоги они платили скорее по дружбе, и такие копейки, что мне становилось смешно.

И вот в тот момент, когда скабрезность моих стишков достигла апогея, а самокритичность отступила, я услышал голоса. Говорили негромко, а потому вначале я разбирал только интонации – женский голос жаловался, а мужской утешал и вроде как что-то объяснял.

Голоса приближались, и в какой-то момент я осознал, что мужской принадлежит Ахмеду. Неужели это он предал? Через мгновение я узнал и женский голос – Светослава! Если они хотели меня извести, могли бы просто сказать, что я им ненавистен, и я пошел бы и повесился. Я ж им так доверял! Готов был оставить на них агентство!

Сквозь обиду и разочарование до меня не сразу дошло, о чем они говорят.

– Вот что еще? Что? – интересовалась Светослава. – Трусы ему на праздники дарить? Я так не умею, в конце концов, я тоже дворянка, у меня есть честь. Все, буквально все вокруг знают, что я в него влюблена. Даже самые тупые, каковых, Ахмед, ты уж прости, у нас тоже немало. А он не знает! Не догадывается!

Я заинтересовался. Уж кто-кто, а Светослава, по-моему, была неспособна на любовь – и тут на тебе!

– Если бы я мог тебе помочь, я бы помог. – Ахмед тяжело вздохнул. – По-моему, вы были бы красивой парой.

– Мы были бы идеальной парой! – надрывно сказала девушка. – Он такой рассеянный, ему необходима поддержка! Мне для себя ничего не нужно, я жизнь за него отдам!

Мне становилось все интереснее и интереснее. Кто же этот счастливчик? Кому не повезло стать целью нашей холодной красавицы?

– Ну, теперь он будет далеко. – Ахмед явно сочувствовал Светославе. – Теперь он губернатор московский, и если я прав, то двинут его вверх, быстро пойдет. Если не случится чего…

Я потерял дар речи. Даже если бы мне вынули кляп изо рта, я все равно бы не смог ничего произнести. Во-первых, оказалось, они не знают о том, что я рядом. А во-вторых, выяснилось, что наш офисный монстр влюблен в меня.

Если бы я не был связан, я обязательно хлопнул бы себя по лбу. Она работает на меня за маленькую зарплату, хотя в какой-нибудь крупной финансовой или юридической компании пришлась бы более ко двору. Она отвечает на мои звонки даже в три часа ночи и ни разу не возмутилась. Она дарит мне дорогие подарки – а я каждый раз обещаю себе подумать, почему она это делает, – и не думаю.

И что теперь? Многое в ее поведении становилось более ясным. И то, как она со мной – глупым и недогадливым – подчас бывает груба, видимо, от отчаяния. И то, почему воспринимает наше агентство как свое, почему работает ночами, налаживает связи…

Я старательно заворочался, двигая бедрами по часовой стрелке, а потом против, и снова, и снова. Шорох получался вяленький, даже мне внутри ящика он не казался убедительным. Однако после полутора десятков движений моя узкая темница начала потихоньку раскачиваться. Это было похоже на качели – тяжелые, не смазанные, к которым надо прилагать точно отмеренное усилие в определенное время.

Я ворочал бедрами, ящик покачивался все сильнее. И в тот момент, когда он начал постукивать так, что я уже не слышал ничего, кроме этого звука, я вдруг почувствовал возбуждение. Совершенно непроизвольное – обычная физиология, ритмичные движения и долгое воздержание…

И едва осознав происходящее, я остановился. Замер. Хорош бы я был: «Князя Разумовского-Таврического, главу сыскного агентства, обнаружили его собственные подчиненные связанным в ящике, потным, с торчащим вверх мужским достоинством. В свое оправдание он промычал несколько фраз сквозь кляп».

Меня все равно не убьют в ближайшее время – хотели бы, так сделали бы уже. А позориться, пусть даже и перед друзьями… Да еще в такой момент, когда они обсуждали меня… Нет, это чересчур даже для моих широких взглядов.

– Не слишком ли много у него вещей? – поинтересовалась между тем Светослава.

– Он князь, – с достоинством ответил Ахмед. – У него должно быть много всего. Много вещей, много машин, несколько жеребцов на конюшне и еще…

– Много любовниц? – сухо поинтересовалась девушка.

Я почти увидел лицо старого татарина – морщинистое, умное, холеное – и в данный момент слегка смущенное.

– Я хотел сказать – и несколько свор для охоты. Знала бы ты, девочка, как хорошо осенью на Яузе гонять дичь!

Выкрутился, старик! Теперь я понимал, где я нахожусь – в одном из длинных ящиков, в которых удобно перевозить всякую мелочь вроде сервизов на полсотни персон. Такой ящик хорошие слуги всегда переносят очень аккуратно, ставят крышкой вверх. Это значит, что даже в худшем случае до Москвы я доеду. Дня через два, если меня по запаху не найдут. Господи, позор-то какой!

Голоса удалялись. Светослава, обиженная на меня и на жизнь, пыталась выместить зло на Ахмеде, но татарин ловко ускользал и выкручивался. Он с тринадцати лет состоял при дипломатическом корпусе Великого Княжества, с того дня, когда его отца, дядьев и братьев вырезали по приказу хана Якутии – и только он один спасся. Вернее, был спасен моим двоюродным дядей, послом Торжка в Якутском ханстве.

Ахмед мог протянуть линию предков к тем же костям, что и хан. Они оба были чингисидами – впрочем, и я мог сделать то же самое, но не впрямую – потомком Чингиса я был по нескольким ветвям, и все они проходили через женщин – дочерей или внучек великого хана, подаренных росским князьям.

А наш татарин – настоящий торе, прямой потомок. Один из немногих выживших, надо отметить.

Голоса удалились, затем хлопнула дверь. Я понял, где нахожусь – в полуподвале собственного дома, куда так удобно заезжать под погрузку фургонам.

Я выждал еще несколько мгновений, а потом вновь начал раскачиваться. На этот раз я быстро поймал ритм и через пару минут уже довольно громко стучал краями своего импровизированного гроба по столу.

Дальше пошло хуже – ящик слегка проскальзывал на ровной поверхности вместо того, чтобы раскачиваться от моих непристойных движений бедрами. Однако минута за минутой, тяжело дыша и сжимая зубами кляп, не чувствуя уже рук и ног, но представляя, что скоро они станут сплошными синяками, я все же добился своего.

Мой гроб проехал несколько сантиметров до края и упал вниз. На мгновение я потерял сознание, а когда смог открыть глаза, то уже был наполовину на полу, а рядом валялась крышка ящика – деревянная, тяжелая, с отломанной защелкой и изящным фамильным вензелем моего ныне покойного отца, родного брата нынешнего всесильного князя.

Гусеничкой я выполз из ящика, затем, оцарапав щеку об угол стола, снял резинку кляпа. Дальше дело пошло легче – в своем подвальчике я ориентировался превосходно, быстро нашел ящик со старым инструментом, который все собирался отвезти в агентство. Полотном от ножовки по металлу перепилил веревку, связывающую руки, затем освободил и ноги.

Потный и грязный, в одних подштанниках – так меня запихали в ящик, – я поднялся наверх, в свой дом. Свет я включать не стал – и так было видно по мерцающему будильнику и бодрой алой лампочке визора, что «горошину» в домашнем компьютере поменяли.