Сожители. Опыт кокетливого детектива - Константин Кропоткин

– Вы где-то отдыхали недавно? – спросил я, принимаясь за ватрушку, – Хорошо выглядите.

В ответ он только причмокнул. Стал пить свой чай.

– Я тоже недавно отдыхал. Мы в Испанию ездили, – сказал я, а далее подумал, что лето прошло, что наступает осень и как-то особенно уместно видеть перед собой ухоженное лицо стареющего мужчины. «Люблюяпышноеприродыувяданьевбагрецидалеепотексту».

– В Барселону? – спросил он.

– Не совсем. Сначала туда, а дальше на юг.

– А я только в Барселоне зависаю.

Он «зависает», мысленно сделал я в слове нижнее подчеркивание. Немолодой господин «зависает». И где же он зависает, интересно?

Федот был не только моложав. Он еще и изо всех сил молодился и это было, пожалуй, некрасиво: тяжко и незачем «зависать» в таком возрасте. Из ухоженных «за пятьдесят» не вылепить «за тридцать» – жизнь не скульптор, она, скорее, пресс, утрамбовывающий все подряд во что попало.

Я улыбнулся. Он вопросительно прижмурился.

– Вспомнил тут, – пояснил я, – У меня сосед был. Генерал. Бравый такой вояка. Он, когда уходил на пенсию, снял штаны и выставил задницу из окна своего кабинета.

– Зачем?

– Так он обозначил начало новой жизни….

– И что?

Я решил умолчать, что после крикливого развода с женой Санин встречался с Зинкой, королевой гейских дискотек. Также, как и о том, что вскоре начисто исчез отставной генерал из поля зрения, как корова языком слизала – и даже певунья-трансвеститка ничего внятного о своем аманте сказать не могла. Где он сейчас? Что с ним? Пляшет ли в клубах в тесной маечке? Увешивается ли перстнями и бусиками?

«Зависает»?

– Ничего особенного, – сказал я, – В жизни всегда есть место подвигу.

Опять зазвенел звонок, столовая опустела – остались только мы трое: я, Федот и бабища Наташенька, с невозмутимой миной стоявшая за витриной. Интересно, куда Федот своих охранниц девал? Не ждут ли его две девы у входа в здание наподобие мраморных античных богинь?

– Начнем? – я нажал кнопку диктофона, – Вы счастливы?

Он похлопал рукой по столу:

– Выключи.

Я исполнил приказ.

– Мы про что говорить будем? – спросил он.

– Про то, как вы, будучи геем, умудряетесь еще и карьеру делать.

– Какое бл…, – он не договорил, – счастье….

– Я хочу выяснить, как вы умудряетесь усидеть на двух стульях. Быть у всех на виду и при этом ни в чем себе не отказывать.

– Нет, про счастье не будем, – распорядился он.

– Хорошо, – согласился я, – Не будем.

– А теперь давай. Жми.

Он говорил, а я больше слушал. Я мог бы даже обойтись без уточняющих вопросов: формулировки у Федота были звонкие, литые. Помечая в уме самые сочные фразы, я успевал думать и о совсем другом.

О том, например, что все мы в этом мире – я где-то читал – знакомы друг с другом через шестое рукопожатие. Все мы, в каком-то смысле, друг другу – сожители. Хотим того или нет, мы вынуждены делить общую жилплощадь, приживаться как-то, прилаживаться. Лучше бы по любви, или хотя бы по симпатии. Да, что там? Хватило б иногда и равнодушия – эмоции прекрасной, потому что равной нулю. Сколько крови удалось бы избежать, если б жили люди рядом, бок о бок, хотя бы с холодным носом.

Просто жили, просто не мешали б друг другу жить.

С Федотом были мы знакомы даже слишком – хотя снова столкнулись уже на другом поле, в другом качестве, много лет спустя.

«Мужичок с ноготком».

– …а я не принимаю на работу тех, кого не принимает моя душа, – сказал он, вдруг выломав стройный ряд своей речи диковинным коленцем.

– То есть вы гомофобов не берете, – уточнил я.

– Да, их, – главным для кокетливых мужчин словам на букву «г» он старомодно подбирал эвфемизмы, – Если человек глуп, то обычно во всем.

– То есть если он – открытый гомофоб, то непременно и дурак клинический. А если не дурак, то гниль свою в себе придержит, на всякий случай. Я вас правильно понял?

– Примерно так.

– Интересно, – я подобрался, – а как вы гомофобов распознаете?

– Просто спрашиваю с кем живет.

– О чем вы спрашиваете? – удивленно уточнил я, – О сексуальных предпочтениях кандидата?

– Да, бывает, – замерли глазки-запятые, – Люди должны разделять мою философию жизни.

– И в чем же она заключается?

– Не врать, например. Все прощаю, кроме лжи.

Я задумался.

– Да, – сказал затем, – Хорошая философия. Только если бы мне стали задавать на собеседовании такие вопросы, то я встал бы и ушел.

– А я тебя и не взял бы, – оскалился он белыми зубами.

– Вот, вы – умный человек, – произнес я неожиданно для себя самого, – Если у вас на глазах кого-нибудь обманывают. Ну, в личном смысле. Банальная, в общем, измена. То как правильней поступить? Рассказать ему об обмане или пусть не знает ничего?

– Он твой друг? – внимательно посмотрел на меня Федот.

– Нет. Просто хороший парень.

Он сделал несколько медленных глотков из своей кружки.

– Лучше не дергаться. Сам все узнает, когда придет срок.

– А если не узнает?

– Тем лучше для него, – он опять оскалился, – Если ты намекаешь, зачем я жене признался – так мне кое-кто помог.

Я не захотел уточнять, кто этот «кое-кто», но пятна красные по лицу поползли.

Вот в чем дело.

Давным-давно, лет десять тому назад, нас с Кирычем в гости позвала его начальница (тогда еще не бывшая). У нее был большой дом, а в доме том – оранжерея, а в оранжерее – удобная лавочка, где я, утомившись, хотел спрятаться от толпы, а вместо этого выставил себя на всеобщее оборзение: захмелевший муж начальницы рассказал мне, что проходит по тому же ведомству, что и я, стал водить по моему плечу полированным своим ноготком. Супруга его вышла, чтобы показать гостям тропические дерева, не вовремя вышла; получилось некрасиво.

В нашей семейной хронике муж начальницы получил прозвище «мужичок с ноготком».

А теперь, вот, «Федот».

– И нельзя было промолчать? – спросил я, – Сделать вид….

– Она – мой лучший друг, – сказал Федот, – А с друзьями так не поступают.

– Но еще она женщина.

– Она – умная женщина. Представь, мы женились по любви. С собой-то я уже позже разобрался.

Как все интересно бывает! Вот, живет тот Федот. Женится по любви, дом заводит. Строит совместную жизнь – а тут хрясь! – такая подлянка судьбы.