Хейсар - Василий Горъ

Коротенькая пауза, за время которой Сита перевела дух и облизала пересохшие губы, — и монолог продолжился:

— Бакур Ветерок, Твиггар Железный Кулак, Эст Черноволосый — предки, которыми гордятся все хейсары Шаргайла, — стали для меня олицетворением зла. А их гард’эйт, добровольно разделившие их жизнь, — эйдине…

Я закрыла глаза, представила себе зарубки на кромовском Посохе Тьмы и криво усмехнулась:

— Я — не эйдине. А мой майягард заслуживает не ненависти, а уважения!

Хейсарка сгорбила плечи:

— Я знаю…

Потом довольно сильно дернула себя за крест и устало закрыла глаза:

— Я посвятила себя Барсу четыре лиственя назад… А ведь могла стать ори’дарр’иарой!

— Зачем? — удивилась я.

— Дайн Седая Прядь был моим братом… Я хочу отомстить…

Я непонимающе нахмурилась:

— Кому? Если мне не изменяет память, то человек, убивший твоего брата, уже мертв!

Хейсарка отрицательно помотала головой:

— Ты ошибаешься! Мертв лишь Ялгар Ослоп, а Юлай Подсвечник, отправивший его в наш сарти, до сих пор жив!

— Не нашли? — удивленно спросила я. — И жену Ваги тоже?

— Найдем… — злобно оскалилась Сита. — Вейнарский Лев уже выехал из Аверона!

— Зачем?

— Говорят, он знает, где и как искать…

Второй день первой десятины второго травника.

…Перебраться в свою комнату мне разрешили на восьмой день после ранения. Правда, крайне неохотно и с оговорками — выслушав мою просьбу, дари Иттира, только — только закончившая осматривать мои раны, сначала обозвала меня «эйдине, не способным думать ни о чем, кроме своего наш’ги», потом обругала аннара Аттарков, «не помнящего добра», ну и в итоге недовольно поджала губы:

— Ладно. Но только если тебя туда перенесут…

Привлекать к моему переселению немногих остающихся в сарти воинов мне было неудобно, поэтому я попытался объяснить ей, что уже начал вставать, поэтому доберусь до гостевой пристройки без посторонней помощи — опираясь на руку Мэй и с несколькими остановками на отдых.

Дослушав меня до конца, хейсарка повертела указательным пальцем над головой[206], прикоснулась тыльной стороной ладони к моему лбу и притворно нахмурилась:

— Жара нет — а бредишь…

Потом многозначительно посмотрела на Сати и царственно выплыла из комнаты…

То, что игнорировать волю лучшей дари Шаргайла не станет ни один хейсар, я слышал не раз и не два. Поэтому решил, что воины с носилками придут за мной уже через пару минут. Ага, как бы не так — следующий раз дверь распахнулась только часа через полтора. И явила моему взору не пару молодых хейсаров с носилками, а Тарваза Каменную Длань, одетого в праздничный, расшитый родовыми цветами араллух.

Увидев его хмуро сдвинутые брови и решив, что испытующий взгляд аннара — это признак его недовольства, я почему‑то решил, что он будет убеждать меня не торопиться и жить в комнате его сына до полного выздоровления. Ничуть не бывало — остановившись перед моей кроватью, старший отец рода торжественно поздоровался и сообщил, что к переезду все готово, а его воины вот — вот подойдут.

Я ненадолго потерял дар речи: здороваясь, Тарваз назвал меня не «илгизом», а «ашером». Поэтому ответил на приветствие с некоторой заминкой.

Каменная Длань не обратил на паузу никакого внимания — дождался, пока я закончу говорить, на мгновение прикрыл глаза, показывая, что услышал, а потом шагнул к столу, на котором лежал мой чекан, и хмуро уставился на Ситу.

Хейсарка, до этого мгновения возившаяся с какими‑то травами, покраснела до корней волос, торопливо вытерла руки рушником, одернула араллух и чуть ли не бегом отошла к ближайш ей стене. Через мгновение к ней присоединилась Мэй, потом открылась дверь в коридор — и я удивленно хмыкнул: в комнату вошли не какие‑нибудь первачи[207], а Аттарки первой крови[208]!

Разодетые так же, как их дед, Унгар и Давир[209]двигались с таким видом, как будто шли не к кровати какого‑то там долинника, а, по меньшей мере, к трону Неддара Латирдана — гордо вскинув головы и уставившись в видимую одним им точку где‑то над моей головой.

Что самое интересное, носилки нес старший, Ночная Тишь. А младший ему завидовал!

…Дошли. Положили носилки на свободную половину ложа, сняли с них расшитое покрывало, чуть ли не с благоговением подстелили его под меня, потом взяли ткань за уголки и вопросительно уставились на деда.

Тарваз, внимательно наблюдавший за их действиями, еле заметно шевельнул бровью — и я оказался на носилках. Еще один взгляд — юноши одновременно взялись за ручки, крайне осторожно разогнули спины и сделали шаг к двери…

…К моему удивлению, выйдя в коридор, Каменная Длань, шествовавший первым, свернул не налево, к лестнице, а направо! И, не дойдя до зала Совета буквально десяти шагов, остановился. Мелькнула стремительная тень, рванула на себя обе створки — и аннар, несущий шкуру с моим чеканом на вытянутых руках, исчез.

«Они что, собрались выносить меня во двор через высокую дверь?» — ошарашенно подумал я, глядя на донельзя гордого собой Уресса, стоящего рядом с дверями. А когда Унгар с Давиром шагнули вперед, вообще перестал что‑либо понимать: за створками оказалась не лестничная площадка, а комната!

— Твое рейро[210], ашер! — дождавшись, пока меня переложат на широченную кровать, на которой, при желании, могли бы разместиться трое таких, как я, торжественно провозгласил аннар. Потом положил шкуру с чеканом на ажурную подставку по правую руку от меня, добавил что‑то непонятное на хейсарском, зыркнул на своих сыновей и чинно удалился.

Проводив взглядом метнувшихся за ним Унгара и Давира, я огляделся по сторонам и задумчиво почесал шрам: комната выглядела… странно. Даже очень: кровать из тирренского дуба с резным изголовьем, рассчитанным на обоерукого мечника, стоила как пара коней. Пара невысоких столиков и несколько стульев с высоченными спинками явно белогорской работы — еще столько же. А кованые алатские подсвечники, сундуки для вещей, ковер, устилающий пол от стены до стены, — в общем, все, что меня окружало, — вместе тянули на небольшое стадо овец! При этом на стенах не было ни одной шкуры и не висело ни одного клинка! Вообще!