Исход - Элизабет Говард

Она вернулась, он усадил ее в кресло, придвинул поближе кухонный табурет и сел рядом.

– Полегчало?

– Очень на это надеюсь. За сегодня уже третий раз. Обычно так поздно уже проходит.

– Хотите чаю или еще чего-нибудь?

Она потрясла головой.

– Хоть и не очень хочется, но мне бы лучше съесть галету. Они считаются полезными, говорит Полли. Она узнавала.

– А что обо всем этом думает Полл?

– С этим непросто, потому что Ноэля она видела только однажды и сразу невзлюбила. Не знаю почему, просто невзлюбила, и все, и когда я спросила, она, само собой, так и сказала. Она ведь до ужаса честная, так что ей пришлось.

После паузы она добавила:

– Вообще-то их неприязнь была взаимной. Ноэль считал ее поверхностной.

– А вы с этим не соглашались.

– Да, – устало подтвердила она. – Иногда я в чем-нибудь не соглашалась с ним.

– Где у вас эти галеты?

– Кажется, под кроватью – по-моему, они туда завалились.

– Вы обедали?

– Смысла не было. Обычно я ужинаю. Так вроде бы ничего.

– То есть у вас получается и проглотить ужин, и удержать его в себе?

Давняя семейная шутка. Услышав ее, она почти улыбнулась.

– Папина поговорка, да? У папы их полно, на все случаи жизни.

– Как думаете, может, стоит рассказать ему?

– Если получится, я бы лучше этого не делала. Но если у меня будет ребенок, он все равно узнает – и остальные тоже…

– Ну, об этом пока что думать незачем, и принимать решение – тоже. По-моему, вам не помешает поспать. Я побуду наверху у Полли, потом свожу вас поужинать. Годится?

– А вы что будете делать?

– Почитаю или тоже вздремну. В поезде поспать почти не удалось.

С этим планом она согласилась, хотя и сказала, что ей не спится.

– А голова разболелась.

Он принес ей аспирин из шкафчика в крохотной ванной и стакан воды. Когда он вернулся, она уже лежала в постели.

– Ужас, какой мерзкий привкус у лондонской воды! Только сейчас начала замечать.

Он задернул шторы.

– Если понадоблюсь, я буду наверху.

– Да, побудьте. Арчи! Вы вернулись только из-за меня?

– Угу. Знаете, я ведь к вам очень привязан.

– И я к вам, – ответила она – почти как прежняя Клэри, подумал он.

Он выждал пятнадцать минут, потом спустился проверить ее: она крепко спала.

* * *

Когда он остался один, у него слегка прояснились мысли. У Клэри есть три пути: родить ребенка и отдать его на усыновление, родить и вырастить его самостоятельно или не рожать. Важно, чтобы одно из трех она выбрала без какого-либо давления со стороны. Об абортах он знал только, что они запрещены законом, и это, в свою очередь, означало, что будет трудно найти того, кто согласится сделать операцию, и еще труднее – навести об этом человеке справки. Его осенило, что Тереза, подруга Луиса Качински, наверняка знает кого-нибудь, вдобавок однажды виделась с Клэри – когда он водил ее туда на ужин года три назад. Он позвонил им и договорился о встрече на следующий день. Если она захочет, он мог бы все оплатить, только сообщить об этом хорошо бы так, чтобы не давить на нее, тем более что этот выход она пока считает практически невозможным. Если она решит рожать, придется сказать Руперту: интересно, почему она до сих пор не сказала. Но с другой стороны, Клэри скрыла бы свое положение и от него, Арчи, если бы Полл не вызвала его обратно. Что было бы, не отправь Полл ту телеграмму – и если бы он не вернулся? Но допустим, что Тереза никого подходящего не знает, – как тогда его искать? С другой стороны, разве справится Клэри и с младенцем, и с работой? Он слишком устал, чтобы как следует обмозговать эти вопросы. Полли он написал записку, сообщая, что он наверху, у нее в комнате, а Клэри спит, и спустился, чтобы положить ее на ступеньку у входной двери. Потом вернулся в комнату Полли и расположился у нее на диване.

Когда он проснулся, Полли ставила на стол поднос с чаем.

– Подумала, вы не откажетесь.

– Спасибо. С удовольствием.

– Быстро вы вернулись. По телефону вас было плохо слышно, и я не знала, приедете вы или нет.

– Надеюсь, вы не возражаете, что я занял ваш диван.

– Нет, конечно. А вы совсем коричневый.

– Жарко было.

Он сел, она подала ему чашку.

– Ужас какой, правда? – сказала она.

– Да. Бедная Клэри. А он, похоже, настоящая сволочь.

– Так и есть.

– Она сказала, вам он не понравился. Так что он за человек?

Он увидел, как у нее на лбу появились мелкие морщинки и снова разгладились – так бывало всегда, стоило ей как следует задуматься.

– Все, что он собой представляет, – с расстановкой начала она, – сосредоточено на нем самом. Сюда он приходил только однажды, на чай. Клэри страшно хотелось познакомить меня с ним. Но он явился нехотя, сидел, слегка иронизировал над всем, что мы говорили, а если и разговаривал с Клэри, то в основном о том, чего он от нее хочет. К примеру, по магазинам он не ходит, значит, кому-то приходится ходить за покупками для него. Он объяснял ей, как добраться до какого-то жуткого места в Ист-Энде, чтобы купить там ему особенные носки, потому что ноги у него чувствительные, а пешком он ходит много. Эта поездка заняла у нее целый день. И не в ее рабочее время, а в субботу, когда у нее выходной. Клэри все твердит, что у него было такое трудное детство, но, по-моему, детство у него никогда и не заканчивалось. Только теперь он донельзя избалованный ребенок, заставляющий взрослых постоянно заглаживать вину перед ним. Фенелла, это его жена, теперь вообще не ест мяса – считает, что ее мясной паек ему нужнее для поддержания энергии. Ох уж эта его проклятая энергия! Он совсем заездил бедную Клэри. Не говоря уже о том, как обошелся с ней теперь. – Она с отвращением сморщила нос, глядя на него. – Невыносимо думать, что у несчастной Клэри появится миниатюрная копия этого изверга Ноэля. Вы должны остановить ее, Арчи. Хоть как-нибудь.

До него вдруг дошло, что именно эту мысль он давил в себе весь день.

– Выбор должна сделать она, – ответил он. – Но если вы правда считаете, что это будет катастрофа, думаю, не повредит, если вы об этом так и скажете ей.

– А я надеялась, что это сделаете вы. – И она добавила: – Вы, наверное, правы. Неправильно было бы навязывать ей решение или пытаться свалить эту задачу на кого-то еще.

Полл стала другой, думал он. Выглядела она, как всегда, элегантно в платье без рукавов, зеленом, как трава, и ярко-синих сандалиях, с волосами, стянутыми на затылке лентой того же цвета. Изменилась не ее внешность, а манера: она казалась более сдержанной, уверенной, и только тогда он вдруг осознал, что никогда прежде она не воспринимала его как равного. С их предыдущей встречи прошло больше двух месяцев. Она держалась, и довольно холодно, и в то же время более открыто. И когда он уже начинал гадать, неужели она уже не считает, что влюблена в него, она сказала: