Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж

двое. Они отошли на несколько шагов, прежде чем снять противогазы и повесить их на шею, с наслаждением вдыхая прохладный осенний воздух.

Я прошептал Джине, чтобы она вела себя тихо и не высовывалась, вышел из нашего укрытия и направился к прогалине; быть может, эти двое и заметили меня позже, чем должны были. На бедре у каждого висела кобура, но у них, похоже, не было инстинкта сразу к ней тянуться.

А в вышине надо мной шумели деревья, хотя я не слышал и не ощущал ветра.

— Привет, Рэй, — сказал я, прицеливаясь в них от пояса.

— Дилан, — отозвался он с усталым отвращением в голосе. — А я-то поверил, что ты не из УБН.

Я уже некоторое время гадал, не заскочил ли он в гости, когда навещал свою двоюродную бабушку, и не пришла ли Шей сюда следом за ним, догадавшись, что он такое на самом деле, — она ведь была благородной и, если надо, очень упрямой.

Я взглянул на долговязого парня с армейской стрижкой, стоявшего рядом с ним.

— Кто это?

— Это? Энди Эллерби.

— Внутри еще кто-то есть?

Устрашающая борода Рэя словно встопорщилась.

— Ты не хуже меня должен знать, что варка мета — работа максимум для двоих. — Он поковырял землю носком ботинка. — Послушай, Дилан, ведь здесь твои корни. Со своими так не поступают. Давай-ка попробуем все обсудить, что скажешь?

Я посмотрел на его напарника. Как и у Рэя, на лице и верхней части лба у него — там, где плотно прижимался противогаз, — были красные полосы; он враждебно на меня глядел.

— Энди Эллерби, были ли мы с тобой знакомы в детстве?

Он отвернулся и сплюнул.

— А какая разница, были мы знакомы или нет, если ты не помнишь, как меня зовут?

— Хорошо, — сказал я. — Так мне будет гораздо проще.

Я вскинул полицейскую винтовку к плечу и обнаружил, что, когда на кону стоит нечто по-настоящему важное, все еще могу прицелиться во что-то живое и нажать на спусковой крючок. Расстояния хватило, чтобы начинка патрона двенадцатого калибра разлетелась облаком, широким, как форма для пирогов. Она угодила Энди в грудь и отбросила на трейлер с такой силой, что он оставил там вмятину.

В винтовке было еще три таких же патрона, но я в них больше не нуждался и поэтому несколько раз передернул затвор, чтобы выбросить их следом за пустой гильзой. Рэй с недоумением посмотрел, как неиспользованные патроны падают на землю, и его рука дернулась, потому что он вспомнил о висящей на поясе кобуре, но к тому времени я уже добрался до пятого патрона и всадил его Рэю под грудину, туда, где начинал выпячиваться его живот.

Он глядел на меня с земли, визгливо хрипя и пытаясь вдохнуть, хватался за то место, куда я выстрелил, и не мог понять, почему его руки остаются чистыми, не запачканными кровью.

— Травматический патрон, — объяснил я. — Мы пользуемся ими для пресечения беспорядков. Нельзя просто так перестрелять толпу ребят с самодельными ножами, пусть даже они ведут себя как стая дикарей.

Я опустился на колени рядом с Рэем, вытащил из его кобуры пистолет, прежде чем он о нем вспомнил, и отбросил в сторону. Джина выбралась из укрытия, обхватив себя руками, и смотрела на нас с самой ужасной смесью надежды и страха во взгляде, которую я только видел.

— Я понимаю, что ты этого не хотел, и понимаю, что ты этого даже не знаешь, но все-таки именно из-за тебя моя сестра так и не встретила свой двадцатый день рождения. — Я вздохнул, взглянул на тускнеющее небо и прислушался к звукам всех живых существ, видимых и невидимых. — Что ж… быть может, в следующем году.

Пока он задыхался, я снял с пояса охотничий нож, попросил Джину принести мне связку ореховых веток, которые моя бабушка, должно быть, заточила уже несколько лет назад, и молоток с чугунной головкой, снятый со стены сарая. Проще было бы воспользоваться дедушкиной бензопилой, но некоторые вещи не должны даваться просто, и бывают случаи, когда старые методы уместнее всего.

Я похлопал Рэя по плечу и вспомнил того коренастого мальчишку, который приводил нас к самым толстым головастикам, каких нам случалось видеть, к самым сочным ягодам, какие нам случалось пробовать.

— Не знаю, утешат ли тебя мои слова, но я правда надеялся, что из этой двери выйдешь не ты.

* * *

«Если семья хочет вернуть Шей, необходимо кое-что сделать, и я предупреждаю вас: работа будет грязной.

Дилан, если ты читаешь мое письмо, знай: я верила, что только в тебе найдется достаточно любви и силы духа, чтобы сделать это и не струсить. Веришь ли ты до сих пор в то, что усвоил, приезжая сюда каждое лето, — вопрос другой. Я думала, что этот мост мы перейдем, когда настанет время.

Но потом ты вернулся с войны, и чего бы ты там ни насмотрелся, что бы ты там ни делал, ты был не в порядке, и я знала, что сейчас не время тебя об этом просить. Почему-то мне всегда казалось, что сейчас неподходящее время. Поэтому, когда я скажу, что привыкла к присутствию Шей, даже такой, быть может, ты сумеешь меня понять и, надеюсь, простить за это.

Я так и не смогла поверить, что она умерла до конца.

Лесовик мог бы изуродовать ее тело куда сильнее, и мне кажется, что он забрал ее душу. Я думаю, что он не отнял у нее жизнь навсегда, а лишь взял к себе на хранение.

Иначе зачем бы он принес Шей к моему дому?»

* * *

Однажды моя сестра видела, как Лесовик смотрит на двух мертвых оленей — по крайней мере, так она утверждала, — и поняла, что это не охотник, потому что охотник не помог бы убитым оленям подняться на ноги и не отпустил бы их.

За все нужно платить. Во всем необходимо равновесие. Это единственный закон, от которого никому из нас не скрыться. Иногда за жизнь приходится платить жизнью, но если Шей и вправду видела то, что, как ей показалось, она видела, тогда мне интересно, чего она не увидела — чьей жизнью Лесовик решил пожертвовать, чтобы оживить оленей.

Делая самую грязную работу в своей жизни, я думал о самогонщиках из истории, которую миссис Тепович рассказала Рэю в детстве, — о том, как они сожгли лес и поля, и о жуткой участи, которая их постигла. Однако у бабушки Эви, как оказалось, был свой взгляд на то, что