Двоедушница - Рута Шейл

– Тебе нельзя за руль. Ты почти не спал. От тебя перегаром разит за километр. Да и выглядишь… – Она заставила себя протянуть руку и коснуться пальцами его влажного виска. – Как кусок дерьма.

– Я и чувствую себя куском дерьма, – без тени улыбки сообщил он, снова уставившись под капот. – Но у меня нет выбора.

План продолжал настойчиво напоминать о себе требованием недостающих данных.

– Что это? – Арсеника наугад ткнула пальцем в одну из деталей механического организма.

– Аккумулятор.

– А это?

– Воздушный фильтр. – В его тоне послышалась усмешка. Было видно, что любопытство Арсеники его забавляет. – Слева тосол, вон в том маленьком – тормозуха.

Очень любезно с его стороны.

– А что ты только что туда наливал? – Она была не против подыграть. Пусть глумится. Лишь бы продолжал говорить.

– Не туда, а сюда, в бачок стеклоомывателя, – Дев указал на круглую голубую крышку. – Обычная вода. Машину с утра сушняк долбит. Меня, кстати, тоже.

Арсеника внимательно рассматривала небольшой резервуар с бледно-желтой жидкостью, которую Дев назвал «тормозухой».

– Это какое-то масло?

– Сказал же – тормозная жидкость. DOT 4. Не пытай, я и сам половины не знаю. Если что – ничего не трогаю и гоню в сервис.

Игра быстро ему наскучила. Девлинский аккуратно прикрыл крышку капота, достал из-под сиденья не слишком чистую с виду тряпку и начал вытирать руки.

– Что будет, если все это сломается?

Секунда – и вот уже с лукавой усмешкой одержимого бесами на нее глядит тот самый Дев-дьявол. Будто оборотень, мгновенно меняющий личину с человеческой на звериную.

Арсеника выдержала взгляд, наивно тараща глаза и хлопая ресницами.

– Если сломается все, машина никуда не поедет, – заговорил он не своим, низким и вкрадчивым голосом. – А если кто-то – даже не знаю, кто бы до этого додумался, – продырявит расширитель, на который ты так завороженно пялилась, жидкость польется под днище, и я увижу огромную маслянистую лужу. Возможно, что-то пойдет не так, и лужа останется незамеченной. Тогда я сяду за руль и почувствую неполадку, как только нажму педаль тормоза. Потом выйду из машины и отправлюсь беседовать с тем, кто пытался меня убить. И это будет очень сложный и обоюдно неприятный разговор. Сечешь, кролик?

Арсеника торопливо закивала. В знак того, что злость была ненастоящей, Девлинский провел кончиками пальцев по ее щеке снизу вверх, до виска, заправил за ухо прядь волос, приподнял голову за подбородок. Арсеника шумно вздохнула – реакция на знакомые прикосновения была рефлекторной, но совсем неуместной. А он словно почувствовал это и теперь водил пальцем по ее ключицам, выступающим из-под ворота свитера, доверительно нашептывая:

– Если бы я сам собирался от себя избавиться, то повредил бы тормозной шланг. Всего лишь небольшой надрез, – он чиркнул большим пальцем по указательному, что должно было означать ничтожность повреждения, – и жидкость будет уходить постепенно. Этого хватит, чтобы набрать скорость, а потом…

Его губы были предельно близко. Арсеника не сводила с них глаз.

– Педаль провалится в пол, а я – в преисподнюю, – договорил он с недвусмысленной хрипотцой.

Они потянулись друг к другу одновременно. И снова, как это всегда случалось, ее разрывало на части от того, что тело влекло в его руки, а разум велел спасаться. Она прижималась к нему все тесней, нарочно распаляя себя и его, хотя знала, что продолжения не будет. Словно делала собой инъекцию, отчаянно пыталась впечатать себя в его мысли, – он уедет, но будет жалеть, что не остался. Будет помнить, всем своим существом ощущать пустоту утраты – так, как это уже происходило с ней самой, и Арсеника, желая отомстить за грядущее одиночество, кусала его губы – сначала несильно, сдерживая себя, но близость боли опьяняла, – и рот наполнился привкусом крови.

– Полегче, кролик, – пробормотал Дев. Отстранился, провел по губам тыльной стороной кисти, оставив на щеке тонкий смазанный след. – Опасная ты сегодня.

И она просила прощения, бережно целуя припухшую ранку, а Дев позволял ей эту странную ласку. На смуглых щеках пробивался румянец.

– Ты сняла кольцо, – пробормотал он, когда их пальцы переплелись. – Обиделась? Я снова сказал какую-то фигню?

Вместо ответа она сама вернула золотой ободок на прежнее место. Дев улыбнулся одними глазами.

– Пора, – сказал он, отступая. Оглушенная Арсеника осталась стоять. Губы стягивало подсыхающей кровью.

– А ты не боишься? – спросила она вдогонку. – Не боишься, что я тебя грохну?

Дев помолчал, склонив голову, так, словно всерьез задумался над вопросом. Впрочем, для этого он выглядел слишком беспечным.

– Не-а. Тебе слабо́. Кишка тонка. Такие, как ты, скорее сами под поезд лягут, чем лишат жизни другого. А здесь же повсюду рельсы! – Он раскинул руки в стороны, как если бы хотел подарить ей все железнодорожные пути города. – Так давай!

Развернулся и прыгнул за руль. Дребезжание басов из салона дало понять, что усилия пошли прахом, – в мыслях темноволосого дьявола она занимала гораздо меньше места, чем выбор музыкального трека.

Арсеника еще долго не сходила с места. Возвращаться в тлен комнаты с запертой Никой не хотелось.

Сам того не подозревая, чертов Девлинский снова попал в цель.

Что делать, если она закричит? А если нет? Вдруг она вообще задохнулась?

Арсеника не могла усидеть на месте, все ходила и ходила из угла в угол. Из кладовой не доносилось ни звука.

Она представила себя стиснутой в темноте между четырех стен без возможности выпрямить спину или хотя бы поднять голову. Будто в гробике.

Может, Ника хочет пить. Или потеряла сознание от духоты. Арсеника снова заметалась по комнате с тлеющей сигаретой в пальцах. Думать о том, что прямо сейчас в паре шагов от тебя кто-то, возможно, прощается с жизнью, было невыносимо.

Она нерешительно подошла к вешалке, сдвинула в сторону несколько курток и потрогала щеколду – заперто.

– Эй, – позвала она тихонько. – Ты там?

Не получив ответа, Арсеника побарабанила по створке кончиками пальцев.

– Ты жива? Тебе что-нибудь нужно?

– Воды, – глухо, будто из могилы, отозвалась Ника.

Арсеника подскочила к столу. В пятилитровой бутылке плескалось на донышке. Разыскав единственный стакан, она наполнила его и вернулась к пленнице. Теперь нужно было открыть дверь.

Дев бы убил ее, если бы об этом узнал, но Дева здесь не было.

Арсеника сдвинула щеколду. Она рассчитывала просто отдать стакан, но под весом тела Ники створка распахнулась настежь, и та вывалилась наружу в позе эмбриона, глухо брякнувшись виском об пол. Кисти ее рук были мертвенно-синими, в запястья врезалась белая пластиковая стяжка – Дев называл такие хомутиками, и они постоянно сыпались у него изо всех карманов.