Леди и Некромант - Екатерина Воронцова

Я решилась.

Я подошла к женщине и, присев на корточки, заглянула в мертвое ее лицо.

— Прости, — сказала я, хотя мне-то уж не за что было просить прощения. — Не знаю, есть ли жизнь после смерти, но если есть, вы будете вместе.

И дальше что?

Ее не сдвинуть, тело холодное и будто ледяной коркой покрыто. А вот парень… от парня осталась груда костей. Ее я вполне могу перенести поближе.

— Достаточно будет одной, — Альер наблюдал за мной с интересом. — Вот, череп возьми. Он большой.

Череп поднялся с остатком хребта. Я отвернулась, попросив прощения еще раз, на сей раз у бедолаги мага.

— Он не против.

— Ты можешь помолчать?

— Могу, — отозвался Альер, — но я бесконечно устал от молчания. Знаешь, пара сотен лет взаперти… сказывается.

Верю.

Я положила череп на колени женщине, подвинув поближе к руке ее. И дуновение ветерка, ласково коснувшегося щеки, было ответом. Что ж… услуга за тиару.

— Ей она действительно не нужна, — Альер все-таки не выдержал. — Бери и уходим. Время… солнце уже высоко. Поднимай это жалкое подобие некроманта…

Солнце припекало.

И Ричард зажмурился, до того ярок был свет его. Появилось желание вернуться в прохладу склепа и там пересидеть полдень. Поспать, быть может…

Он тряхнул головой.

Нет уж, хватит.

Убираться, и поскорей. Найти Тихона и… и дальше видно будет.

— Давай сюда, — он попытался отобрать у Оливии сумку, которая раздулась, что брюхо сытого выжляка. Ноша явно была тяжеловата для лайры, но та лишь упрямо головой мотнула:

— Иди уже…

Сумку она перекинула через шею и теперь придерживала правой рукой. А под левой у нее сиял золотом весьма внушительных размеров таз. В ушах Оливии переливались всеми цветами радуги массивные серьги. На волосах возлежала алмазная тиара.

Гроздь ожерелий повисла на шее.

Талию обвивал широкий пояс, украшенный двумя десятками чеканных пластин, и, если Ричард не ошибался, пластины эти были из лунного железа, которое вывелось вместе с драконами… впрочем, второй такой же пояс достался ему, как и парные клинки, чей вес ныне Ричард ощущал весьма остро и болезненно.

К своему поясу Оливия прицепила длинную саблю, сказав что-то вроде того, что обещала ей… ну, раз обещала… мало ли.

— Оливия…

— Нет, Ричард. — Она сдула упрямую прядку, прилипшую к носу. — Хватит с меня героического. Никому не станет легче, если ты с этим добром попросту рухнешь…

— Так плохо выгляжу?

— Тебе честно или соврать покрасивей?

От этих слов стало вдруг легко-легко, и Ричард рассмеялся. А потом поймал себя на мысли, что очень давно не смеялся, чтобы просто так…

— Ясно. Тогда, может, хотя бы таз оставишь? Не такая он и ценность…

Оливия тяжко вздохнула и подтянула треклятый таз повыше, похоже, он норовил выскользнуть из рук.

— Я бы оставила… но Альер против. Это его любимый таз…

Что ж, веский аргумент.

— Скажи… — вновь Ричард заговорил лишь у ограды. Как ни печально, а следовало признать, что унести он способен был лишь себя самого. Ну и кое-какие вещицы из драгоценного сундука. Будь Ричард посильней, он бы и сундук утащил, явно ведь непростой.

— Да? — Оливия остановилась и безо всякого почтения уронила таз.

— Его ты тоже собираешься забрать?

Ричард указал на гуля. Тварь никуда не исчезла, но трусила сзади с видом вполне себе довольным, и пара коробок, перекинутых через широкую спину, ей не мешала.

— Да, а что?

— Это же гуль…

Нет, Ричард знал, что большинство лайр столь прекрасны, что разум при этой красоте — явное излишество, но все же надеялся достучаться до здравого смысла одной конкретной девицы.

— Ты говорил, — ответила она, поправляя сумку.

— Но ты не услышала.

Гуль, словно сообразив, что речь идет о нем, обошел Ричарда — разумно с его стороны — и ткнулся носом в складки платья Оливии. Он тоненько заскулил, а когда Оливия потрепала его по плешивой голове, умудрился извернуться и лизнуть руку.

— Видишь, он ласковый… руки лижет.

— Он не лижет. — Противоестественное поведение твари не добавляло Ричарду спокойствия. — Он их моет. Перед едой.

Оливия нахмурилась. А гуль заворчал и воззрился на Ричарда с упреком: мол, какие нечеловеческие инсинуации. В желтых глазах твари Ричарду привиделся упрек.

Конечно, привиделся.

Солнце припекает нещадно. Плюс истощение накладывается. Нервы. Вот и мерещится всякое…

— Ричард, он нам, между прочим, жизнь спас…

— Его пристрелят в первой же деревушке. Или в городе. Это гуль, и…

Тварь заскулила еще жалостливей.

— Да… ну вас!

— Видишь, — Оливия сказала это гулю, — на самом деле он не такой черствый, каким пытается казаться. А дальше мы его воспитаем… и перевоспитаем.

Вот уж не было печали.

И Ричард, стиснув зубы, чтобы не сказать чего-нибудь этакого, о чем станет сожалеть позже, решительно толкнул калитку. К немалому его удивлению — а Ричард внутренне приготовился к очередной пакости — та поддалась.

Распахнулась беззвучно.

А закрылась с громким хлопком, словно кто-то, донельзя раздраженный их визитом, поспешил избавиться от назойливых гостей.

Пускай.

Снаружи гулял ветер.

Горячий степной ветер, напоенный запахами трав и цветов. Он взъерошил волосы, царапнул щеки песчаною лапой. И отступил, откатился к далекой линии леса.

Вот и все.

Почти.

Еще бы дойти… если хватит сил дойти…

Ричард сделал три шага и опустился на дорогу. Следовало признать, что он ныне слабее котенка. Ноги гудели, руки сделались неподъемными, и та призрачная бодрость, которая появилась после крови дракона, исчезла.

Оливия села рядом на мешок с алмазами.

Юбки разгладила.

Положила ладонь на лоб, такую прохладную…

— Немного посидим и двинемся, — Ричард постарался говорить спокойно.

А магия не вернулась.

Была внутри, там, за стеной, близка, как собственный локоть, который, сколь ни изворачивайся, а зубами не ухватишь.

— Конечно. У тебя жар.

— Это от переутомления.

Она кивнула и рассеянно почесала гуля за ухом.