Босх в помощь! - Юрий Поляков

Кстати, моральное состояние бойцов во многом зависело от того, пришла ли с последней почтой весточка. Если нет – настроение сразу портилось. Был у нас сержант Серков, в общем-то неплохой парень, но если не получал чаемого письма от невесты, на глаза ему лучше не попадаться. И мы специально перехватывали почтальона, чтобы узнать заранее:

есть Серкову или нет. Если есть – отдыхаем, если нет, лучше сразу идти в ангар и драить самоходку… Все завидовали таджику Хуйдайназарову, получавшему с каждой почтой по пять-шесть конвертов. «У меня много жен!» – объяснял он, улыбаясь в усы. Позже выяснилось, в конвертах ему с родных гор слали мелко перетертую анашу. Бедного многоженца куда-то увезли особисты, затем вернули унылого, и жен у него резко поубавилось.

Но настоящее письменное помешательство начиналось за две недели до 8 марта: из Германии в СССР послание шло от 10 до 15 дней, задерживаясь в военной цензуре, отслеживавшей каждую неположенную обмолвку. Болтун – находка для шпиона. Они же там не знали, что через десять лет явится Горбачев, который выболтает все наши секреты за счастье сидеть на стуле рядом с зубастой Тэтчер. Открытки с 8-мартовскими картинками исчезали из гарнизонного киоска мгновенно, но их можно было с переплатой в 10 пфеннигов купить у смышленого рядового Семы Бендика из Одессы. Я недавно случайно увидел его, толстого, вальяжного, лысого, по телевизору. На Украине он теперь богат, знатен и зачем-то спонсирует «Правый сектор», явно евреев недолюбливающий.

Итак, вся батарея, как один, строчила поздравления с Женским днем. «Почтарь», щуплый боец с огромной сумкой, не успевал оттаскивать письма и открытки в конвертах без марки на гарнизонную почту. Почему без марки? А потому что великодушная Советская власть разрешала военнослужащим отправлять письма бесплатно, если в графе «адрес отправителя» значились заветная аббревиатура – в/ч п.п., что означало: «воинская часть – полевая почта», а дальше следовал номер части. В моем случае – 47573.

Наше дивизионное почтовое отделение располагалась напротив крытого бассейна, оставшегося от Берлинских Олимпийских игр 1936 года, куда, кстати, СССР спортсменов не посылал, зато американцы, британцы, канадцы, французы, поляки заселили половину спортивной деревни. Фашизм в Германии тогда, как и «бандеровщина» сейчас на Украине, их нисколько не смущал. Если верить слухам, в том бассейне по ночам тренировались наши подводники-диверсанты, готовые при необходимости, пробравшись по дну Шпрее, вынырнуть в центре Западного Берлина и навести там порядок.

Туда же, на почту, словно по муравьиной тропе, тащили полные сумки «почтари» всех подразделений нашей 20-й мотострелковой дивизии. Мешки с письмами, готовые к отправке, не помещались внутри помещения и в несколько рядов лежали на крыльце. Начальник политотдела выделял дополнительные машины, чтобы тюки пошли дальше по почтовому маршруту, чтобы поздравления далеким матерям, сестрам, невестам, подругам в срок попали в Сибирь, Прибалтику, Среднюю Азию, на Украину, на Кавказ, в Армению, Грузию, на Сахалин, в нашу среднерусскую глубинку… Чтобы милая золотоволосая русская девушка, сидя на скамеечке возле резного палисада, читала, роняя слезы, стихи, которые я сочинил для однополчан, а они разослали во все концы:

Сейчас даже странно подумать, что более столетия назад этот праздник был придуман прогрессивными умами как новая политическая акция в деле дамской эмансипации, борьбы за права женщин, дабы они могли избирать и быть избранными, получать образование наравне с мужчинами, зарабатывать, стоя у станка, столько же, сколько представители сильного пола, делать по необходимости аборты… В большинстве стран все эти планы выполнены. Даже перевыполнены. Вон, в Америке теперь сослуживицу даже по попке дружески не хлопнешь, засудят. А чопорная британка удивится, если вы подадите ей пальто. Она же сама все может и без мужчин.

Но разве наши женщины стали от этого счастливее? Разве сердцу милее опустить избирательный бюллетень в урну, нежели вынуть из почтового ящика поздравительную открытку от сына, мужа, жены, возлюбленного… Да и мы, мужчины, не научились относиться к женщинам как к соратницам. Может, правильно, ведь любовь это не командная игра, а тайна. «И миром правит тонкая рука…», как верно обмолвился Александр Блок, тоже, кстати, написавший уйму писем, в том числе и жене…

Недавно, роясь в шкафу, я наткнулся на артиллеристские погоны, которые лет тридцать назад спорол со своего дембельского кителя, траченого молью, уже готовой перекинуться на шубу моей жены.

Я вертел в руках черные прямоугольники, поглаживал старую байку и вдруг вспомнил, как, занимаясь творчеством поэта-фронтовика Георгия Суворова, погибшего в 1944 году при освобождении Нарвы от фашистов, наткнулся на его письмо конца 1942-го, где он ликовал, что вся действующая армия полнится радостными слухами о возвращении погон. Напомню, после революции знаки различия у бойцов и командиров Красной Армии размещались на петлицах, а вот белые сохранили погоны, их даже за это дразнили «золотопогонниками». Но Гражданскую войну они проиграли…

В ту пору меня, молодого советского писателя, еще мало знакомого с реальной послереволюционной историей, эта странная эйфория защитников социалистического Отечества несколько озадачила. Ну, погоны, может, оно и красивей, но ликовать-то с какой стати? Впрочем, несколькими годами раньше я проходил срочную службу в Группе советских войск в Германии и подвизался военкором в дивизионной газете «Слава». Как-то, сидя в опустевшей редакции и листая из любопытства военную подшивку, я наткнулся на разъяснение личному составу, зачем, мол, в войска возвращаются погоны. Как утверждал неведомый политрук, для наглядного восстановления связи с героическими традициями русского воинства и поднятия боевого духа. К слову упоминались герои Бородина, защитники Севастополя, покорители Шипки…

Что ж, в январе 1943 года вспомнить о ратной стойкости пращуров было самое время: еще кровоточила харьковская катастрофа, гремела переломная Сталинградская битва, близилась поворотная Курская операция… Большинство кадровых командиров, выращенных Советской властью и встретивших июнь 1941-го, полегло в оборонительных сражениях. Пали лучшие, имевшие опыт Гражданской войны, пресекалась преемственность. А для воюющей армии утрата наследственной корпоративной стойкости смерти подобна. Организация передачи боевого опыта, сохранение ратных традиций оказались едва ли не среди главных задач Ставки. Годом раньше был возрожден давний воинский обычай: отборные части, одержавшие победы над врагом, снова стали именовать «гвардейскими».

Но почему Сталин решил вернуть в Красную Армию в переломный год войны именно погоны? Напомню, они во время революции и гражданской войны были символом белогвардейского сопротивления, за отказ их снять расстреливали на месте. У красных «офицер» и «золотопогонник» являлись ругательствами, синонимами слова «враг». По свидетельству Мельгунова, живописавшего «красный террор», пленным белогвардейцам в классовой ярости вырезали на плечах «погоны», а на ногах – «лампасы». Защитники «единой и неделимой» тоже в долгу не оставались: вырезали звезды на телах пленных красноармейцев. Кто начал первым, теперь уже не разберешь. Непримиримость отразилась и в военной терминологии. На смену старорежимному «солдату», «солдатне» пришло слово «боец», а «офицеру», «офицерью» – «краском», «краскомы». Кстати, эта инерция сохранялась долго: в своей первой заметке для дивизионной газеты «Слава» я без всякой задней мысли назвал мотострелков солдатами.