Последняя жатва - Ким Лиггетт

С каждым движением машинки перед моим внутренним взором проносятся ужасные картины. Черный бык, из горла которого хлещет кровь. Сплошь покрытые рубцами губы Ли, обнажающие в ухмылке неровные кривые зубы. Джесс, лежащая на той койке в камере, глядя на меня безжизненными глазами. Джимми, стоящий у алтаря, преподнося свой дар Богу. Бен, растянутый на футбольных воротах в позе распятого Христа. Монахини, вырезавшие свои собственные языки. Умничка, сосущая мертвого теленка. Эли, выползающая из брюха убитой коровы. «Я взываю к крови» – снова и снова отдается в моем мозгу.

– Хватит! – истошно кричу я. И зажмуриваю глаза, пытаясь избавиться от всех этих воспоминаний, но они не желают уходить, а просто погружаются вглубь и скребутся, скребутся, стараясь вновь выбраться на поверхность.

Я заставляю себя посмотреть на свое отражение в зеркале и осматриваю каждый дюйм кожи головы. Обнаружив на ней только знакомые мне выпуклости и плоскости, я с облегчением выдыхаю воздух, скопившийся в моих легких.

– Слава Богу, – это единственное, что я ухитряюсь выговорить. – Слава Богу.

* * *

Взяв себя в руки и прибравшись в ванной, я оборачиваю талию полотенцем, иду в комнату Джесс и бессильно опускаюсь на край ее кровати. Она не могла уйти из дома давно, ведь она забирала тарелки с едой, которые я подсовывал под ее дверь, и я видел, как в щели под дверью движется тень. Слышал ее шаги. Я в этом уверен. Но в последнее время у меня бывали самые разные глюки. Я смотрю на окно. Возможно, она вылезает отсюда и влезает обратно по водосточной трубе, покидая дом и возвращаясь когда ей вздумается. Но у меня в голове не укладывается, как Джесс могла оставлять Умничку в обществе мамы, зная, в каком состоянии та. У меня руки чешутся свернуть ей шею.

Я встаю и снова открываю окно, надеясь, что каким-то чудом завтра, когда взойдет солнце, обнаружу Джесс в ее кровати или – что было бы еще лучше – в моем пикапе, где она будет ждать меня, положив ноги в своих ужасных армейских ботинках на приборную панель.

Я обыскиваю ее комнату, надеясь найти какие-то зацепки, которые что-то мне объяснят, но она куда-то убрала все фотографии, все личные вещи. Как же мы с ней не похожи, думаю я. Наши модели поведения полностью противоположны: я всеми силами цепляюсь за прошлое, а она старается стереть его. Я даже представить себе не могу, как тяжело ей пришлось… как она себя чувствовала… живя в этом доме… в атмосфере, пропитанной смертью и тоской. Права была она, а не я, ведь я просто игнорировал ее, не принимал всерьез, как будто ее мнение не имело для меня никакой ценности. Как будто она сама не имела никакой ценности. Я думаю о том, как она проводит время в трейлере вместе с Ли Уиггинсом, и у меня закипает кровь. Думаю о том, как он прикасается к ее телу, и мне хочется убивать.

– Я все исправлю, Джесс.

Я ложусь на кровать и начинаю смотреть на россыпь светящихся в темноте звезд, которые я наклеил на потолок комнаты в качестве подарка на ее девятый день рождения. Ей очень нравилось загадывать желание всякий раз, когда она видела падающую звезду.

Я закрываю глаза.

Всего на минутку, – говорю я себе.

Из окна доносится тихий треск огня, сопровождаемый жарким свечением. Я иду в ту сторону, не сводя глаз с горящей пшеницы. В воздухе стоит отвратительный запах горения. Пламя образует идеальный круг. Внутри круга стоит девушка с рыжеватыми волосами, и ее гибкое обнаженное тело омыто зеленоватым светом.

Умничка вкладывает свою ручку в мою руку.

– Ну разве она не прекрасна? – говорит она, когда тело девушки охватывает пламя. – Все это для того, кто избран.

Мы стоим и смотрим, как она горит.

И я не чувствую ничего.

* * *

Я просыпаюсь в кровати Джесс, обливаясь холодным потом, и вижу, что рядом со мной лежит потасканная кукла-пупс, и ее безжизненные глаза мерцают в свете занимающегося дня. Меня охватывают отвращение и ярость. Я беру куклу за шею и вышвыриваю ее в окно.

Я стою у окна, жадно глотая ртом свежий воздух, когда вижу, что Хэмми хватает куклу зубами.

– Брось ее, Хэмми! – кричу я.

Он смотрит на меня с таким видом, будто видит признак, затем закапывает куклу-пупса на краю пшеничного поля.

Сегодня пятница. День игры.

Я сажаю Умничку на школьный автобус и договариваюсь с миссис Гиффорд, чтобы она посидела с ней после школы, пока я не вернусь домой.

По дороге до Мидлендской старшей школы я останавливаюсь на заправке Мерритта, чтобы заполнить бак, но на самом деле это просто предлог для того, чтобы поискать Джесс. Да, знаю, я обещал шерифу, что не пойду на стоянку трейлеров, но он ничего не говорил насчет того места, где раньше находился детский лагерь. Теперь я даже больше не злюсь. Я просто беспокоюсь. Я не хочу, чтобы Ли Уиггинс заставил Джесс страдать. Ведь если он решит поделиться с ней своей историей, это может нанести ей такую травму, которая будет мучить ее всю жизнь.

Я захожу в сосновый лес, зовя ее по имени. Меня нервируют звуки, которые издают насекомые, передвигающиеся по хвое, которой усыпана земля. Ли может таиться где угодно, ведь это его поляна. Он мог даже установить здесь мины-ловушки.

Я выхожу на место, где когда-то был детский лагерь и где осталось только несколько полуразвалившихся домиков. Я заглядываю в один из них, потом в другой. От них несет плесенью, пометом животных и еще чем-то таким, о чем мне даже не хочется думать.

Я подхожу к большому – футов двенадцать в диаметре – кругу свежевскопанной земли. Он напоминает мне круг, который я минувшей ночью видел во сне, вот только этот круг поделен натянутой бечевкой на несколько частей и похож на какую-то геометрическую головоломку. Может быть, кто-то собирается устроить здесь огород?

Я перешагиваю через бечевку, чтобы лучше рассмотреть кучу хлама, сваленного в центре круга, но чем больше я смотрю на этот хлам, тем больше мне кажется, что эти вещи оказались здесь не случайно, что они сложены в определенном порядке. Здесь стоит маленький детский велосипед, на ручки его руля надеты перчатки, лежит искусно сделанная пряжка от мужского ремня с изображением быка, из земли торчат клочья грязных волос, здесь же я вижу закрытую стеклянную банку, полную слепней, и Библию, открытую на стихе 4:12 Книги Исход. Я знаю этот стих. Это из истории Каина и Авеля.

– Ли, – шепчу я. Это дело его рук. Мне становится тошно. Я пячусь вон из круга, едва не спотыкаясь о натянутую бечевку. Это вовсе не хлам, а нечто вроде дурацкого извращенного святилища, посвященного моей семье. Перчатки покрыты засохшей кровью – это именно те перчатки, которые пропали тогда же, когда и теленок. А велосипед – это велосипед Умнички. Я искал его уже больше года. Банка с мухами – значит, это он пускает их в наш дом. А пряжка от ремня принадлежала отцу. Это был приз, который он выиграл на чемпионате по родео в 1982 году. Она не имела аналогов и находилась на поясном ремне, в котором мы его и похоронили.