Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945 - Петер Гостони

Походные военно-полевые суды появляются у нас сегодня довольно часто. Обычно это совсем юные офицеры войск СС. Почти ни у кого из них нет боевых наград.

Слепые фанатики. Надежда на прорыв блокады и одновременно страх перед военно-полевыми судами заставляют бойцов снова и снова собираться с силами. Генерал Муммерт протестует против дальнейшего появления в полосе обороны его дивизии какого-нибудь следующего военно-полевого суда. Дивизия, в которой служат больше всего кавалеров Рыцарского креста и дубовых листьев, не заслуживает того, чтобы ее бойцов терроризировали какие-то юнцы. Муммерт полон решимости лично перестрелять всех членов военно-полевого суда, которые посмеют осудить кого-либо из его подчиненных.

Потсдамерплац представляет собой груду развалин. Невозможно окинуть взглядом огромное количество разбитой боевой техники и транспортных средств. В подбитых артиллерийским огнем санитарных автомобилях все еще лежат раненые. Повсюду тела убитых. Большинство из них раздавлено гусеницами танков или колесами грузовиков и ужасно изувечено.

Вечером пытаемся прорваться к министерству пропаганды, чтобы в правительственных зданиях получить хотя бы какую-нибудь информацию о Венке и американских дивизиях. Ходят слухи, что и 9-я армия Буссе направляется к Берлину. На Западе полным ходом идет всеобщий процесс заключения мира. С наступлением ночи происходит самый сильный за последнее время артиллерийский налет на центр города. Одновременно русские атакуют наши позиции.

Мы не можем больше удерживать позиции на Потсдамерплац и около 4 часов утра отходим по подземным туннелям к площади Ноллендорфплац. По встречному железнодорожному пути в соседнем туннеле русские устремляются к Потсдамерплац».

Словно пожар, русское наступление со всех сторон вгрызалось в город. В некоторых местах бой неожиданно разгорался в глубине линии обороны. Поспешно создавались новые оборонительные рубежи и узлы обороны. Постепенно повсюду распространился хаос. Друг и враг, сражающиеся с оружием в руках, и «нейтралы», этот город, превратившийся в поле битвы, стал для них всех общей судьбой. Датский журналист Якоб Кроника сообщал:

«28 апреля 1945 года – утром в дипломатическую миссию ворвались эсэсовцы. Они улеглись спать во всех подвальных помещениях. Эсэсовцы поставили три своих автомобиля под арку ворот миссии. Один из посольских автомобилей они выкатили во двор посольства. Телефон больше не работает. Протесты здесь не помогут.

Эсэсовский офицер обещает, что они все уедут отсюда, после того как его солдаты поспят хотя бы пару часов. Я представляюсь и прошу его назвать свое имя.

– Видимо, вы забыли, что идет война! – рявкает в ответ офицер.

В данный момент ничего нельзя больше сделать. Я договариваюсь с персоналом посольства, что днем мы будем дежурить по очереди. Ночью ни у кого из нас нет желания да и смелости покидать спасительный бункер.

Когда я решаю пойти в наш бункер, чтобы перекусить, в воротах посольства меня останавливает элегантно одетый господин в гражданской одежде. У него была с собой даже такса, которую он вел на поводке.

– Моя фамилия Бреннеке, я офицер СС. Я датчанин. Не могли бы вы спрятать меня где-нибудь здесь в здании посольства?

– Вы дезертир? – уточняю я.

– Битва за Берлин закончится через несколько часов… Я, как и многие другие, позволил использовать себя в преступных целях режиму, который коррумпирован снизу доверху. Несколько лет тому назад я сам вступил в СС по доброй воле. Но теперь я не хочу погибать за такое позорное дело…

– Вы спрятали свое оружие и форму здесь, в здании посольства?

– Нет, в развалинах соседнего дома.

– У вас есть с собой документы?

– Ничего нет.

– Хорошо, вы можете остаться в комнате, которую я вам покажу. Конечно, только до тех пор, пока немцы не сложат оружие. Ни секундой дольше. Как только Берлин окажется в руках русских, само собой разумеется, посольство не будет иметь никаких дел с дезертирами из германского вермахта!»

В эти дни многие жители Берлина впервые в жизни встретились с русскими солдатами. Тео Финдаль, норвежский журналист, пишет:

«По-видимому, мы задремали, так как в половине первого ночи внезапно очнулись от полусна. Тяжелые удары прикладов в дверь. «Открывайте! Открывайте!» Ада Норна бросается вверх по лестнице, чтобы открыть входную дверь. Русские! В следующую секунду нам показалось, что в подвале полно солдат. На самом деле здесь было три или четыре человека, в то время как остальные громко топали сапожищами вверху в комнатах. Красная армия – интересная встреча. Русские, в землисто-бурой форме, запыленные до черноты, как обычно бывает во время боя, вооруженные до зубов, внимательно оглядывались по сторонам. Мы невольно облегченно улыбнулись, выходит, что бой за городской район Далем (на юго-западе Берлина. – Ред.) закончился и русские уже здесь. «Финка», – говорит Ада Норна. «Норвежец, – говорю я, – в доме нет немцев». Русские хотят удостовериться в том, что мы говорим правду, и проверяют наши паспорта. Потом они начинают обыск в доме. Двое остаются с нами в подвале, офицер и его адъютант. Я не разбираюсь в знаках различия Красной армии, но на обоих молодых офицерах форма из более качественного материала, чем у других солдат. У них на груди много орденов и медалей: ордена Красной Звезды, медали с профилем Сталина и Ленина. Остальные русские хозяйничают в вилле. Мы слышим, как они входят в кладовую, затем они поднимаются вверх по лестнице в спальни на втором этаже, вот они уже на чердаке.

«Воды, – говорит адъютант, который хорошо владеет немецким языком, – мы хотим побриться». Мы приносим горячую воду в кастрюле. Офицер сбрасывает мундир, и адъютант начинает ловко намыливать его щеки и подбородок. «Белый подворотничок?» – спрашивает адъютант. Мы находим подходящий кусок белой материи. Он просит фрау Норну пришить его к внутренней стороне ворота мундира. Фрау Норна берет иголку и нитки, надевает очки и пришивает белый подворотничок так, что из-под ворота мундира выглядывает только узкий белый край. При таком торжественном событии, как взятие Берлина, молодой офицер хочет выглядеть хорошо. <…>

Адъютант осматривается в подвале, который до отказа забит чемоданами и разными ящиками. «Оружие?» – спрашивает он, грозно сверкая глазами. «Нет, – говорю я, – у нас нет никакого оружия». – «Что-нибудь поесть для четырех человек!» – требует адъютант. Фрау Норна быстренько готовит несколько бутербродов. «Шнапс!» – обращается к нам адъютант. Но запас вин, имеющихся на вилле, состоит только из нескольких бутылок сухого белого вина из Словакии, вина низкого качества, остальные бутылки, стоящие на полках, заполнены кипяченой водой. Мы откупориваем некоторые из них, делаем несколько глотков, чтобы показать, что это не яд, и даем попробовать ему. Адъютант презрительно морщит нос. «Оружие? – снова спрашивает он грозным голосом и, сверкнув глазами, показывает на ящик в углу подвала. – Открывайте!» Мы открываем один чемодан за другим, и он, как таможенник, перерывает все содержимое, но ничего не берет себе. Все было бы хорошо и в полном порядке, если бы фрау Норна по доброте душевной не взяла бы у друзей несколько ящиков и чемоданов для хранения на нашей вилле, которая находится под защитой шведского посольства. У нее нет ключей от этих чемоданов, и она не имеет ни малейшего понятия, что в них лежит. Если хотя бы в одном из них находится какой-нибудь старый револьвер, то мы пропали. Адъютант с помощью кинжала взламывает замки чемоданов и ящиков. «Твое», – говорит адъютант фрау Норне и швыряет ей под ноги всевозможные предметы женской одежды: женское белье, платья и куски шелковой материи. «Твое», – говорит он мне и бросает мне на колени мужские костюмы и галстуки, доставая их из туго набитого чемодана, – очевидно, это плата за хранение. Последний ящик, который он вскрывает, до отказа забит дорогими винами и спиртными напитками – французское шампанское, коньяк многолетней выдержки, мозельские и рейнские вина еще довоенного урожая: целое состояние. <…>