Тот, кто виновен - Себастьян Фитцек

Тоффи остался внизу в машине, да и никто больше не захотел составить мне компанию во время встречи с похитителем моей дочери.

За металлическим столом, к которому Эдвардс был прикован одной рукой и ногой, легко могла бы расположиться команда «Герты»[36], но мы были единственные, кто сидел друг напротив друга.

Он смотрел в северо-восточном направлении, в сторону района Темпельхоф. Я же мог разглядеть в засаленных за многие годы фасадных окнах юго-восток Берлина и задавался вопросом, была ли такая рассадка случайностью или я был намеренно посажен лицом к Ванзе и Морвалу.

– Ну и как вы себя чувствуете? – спросил Эдвардс.

Я не поздоровался с ним, войдя на этаж, так что это были первые слова. Он говорил по-немецки с австралийским акцентом. Голос отдавался металлическим эхом, что было неудивительно в таком окружении. Не было ни мебели, ни напольного покрытия, только скупая бетонная стяжка и голые стены. Над нашими головами виднелись десятки открытых кабельных шахт, потолочные плиты были просто сорваны. Лампочка, болтающаяся на толстом кабеле, давала холодный промышленный свет.

– Гордитесь собой?

Во время разговора Эдвардс неритмично, дергано моргал. Неконтролируемый тик, который я объяснял травмой головы. Врачам пришлось ввести его в искусственную кому, чтобы справиться с отеком мозга. Это Фрида постаралась стулом.

– Я пришел не для светской беседы, – сказал я ему и надеялся, что моя улыбка выглядела увереннее, чем звучал голос. – Вы утверждаете, что знаете, где мой брат?

Эдвардс едва заметно помотал головой. Видимо, движение причиняло ему боль.

– Я сказал вашему адвокату, что знаю, чем Космо сейчас занимается, а не где находится. Это большая разница.

Я закатил глаза.

– Хорошо, тогда скажите мне, чем он сейчас занимается, и закончим на этом.

Эдвардс предупреждающе поднял палец.

– Но только после того, как вы ответите на мой вопрос.

– Горжусь ли я собой?

Я ненадолго задумался. Я на что-то повлиял? Да. Полетели чьи-то головы? Да. Официально той тайной мадейрской встречи министров внутренних дел семи крупнейших промышленных держав, на которой выбрали мое имя, никогда не было, даже если анализ спутниковых снимков, сделанных независимыми негосударственными организациями, мог однозначно доказать одновременное нахождение там политиков. Что касается формулировок, участники договорились между собой, что для общественности на этой неформальной встрече речь шла исключительно об обмене опытом в борьбе с терроризмом. А не о покупке нелегальной программы для прогнозирования преступлений. Неофициально, конечно, все знали настоящую цель. Но программу не купили, и это было главным, поэтому я ответил Эдвардсу:

– Иешуа остановлен. Вы сидите в тюрьме. Ваши подельники мертвы или при смерти, как Ошацки, или, как Мелани Пфайфер, находятся в бегах и скоро будут схвачены. Гордость не совсем верное слово. Скорее удовлетворенность.

– Удовлетворенность, – повторил Эдвардс с таким выражением лица, как будто выучил новое слово, которое обязательно хотел запомнить. Неосознанным движением он потрогал висок, где на месте послеоперационного шва не росли волосы.

– Я спросил вас о гордости не потому, что вы разрушили мое предприятие, дело всей моей жизни.

– Тогда почему?

– Потому что вам сошло с рук преступление. – Он замолчал, потом продолжил: – Но только пока.

– Что? – Я рассмеялся.

Эдвардс, напротив, и бровью не повел. Вперился в меня цепким взглядом и спросил:

– Когда вы планируете это сделать?

– Сделать что?

– Ваша дочь. Когда вы собираетесь в первый раз изнасиловать Йолу?

КОСМО

Космо скорчился. Он лежал на боку в глухо зашторенной комнате, подтянув ноги к подбородку, как эмбрион в утробе матери.

Боли, раздиравшие его изнутри, сводили с ума, но этого никто не мог знать. Не должен был знать.

Он всем им налгал.

Врачам, медсестрам, Максу. Сказал, что рана, вопреки всем прогнозам, не болит. И все обрадовались второму чуду подряд.

Первое было уже настолько невероятно, что представители прессы осаждали его больничную койку.

«Мужчина с огнестрельным ранением в живот выжил в болоте!»

Этот заголовок появился даже в одной из самых крупных берлинских газет. Еще до сообщений о «заговоре Иешуа», как назвали покушение на Йолу, Фриду, Макса и свободу каждого из них. Видимо, это была действительно скудная на события неделя.

Когда же СМИ докопались, кто он – осужденный педофил! – новостной поток резко оборвался.

Даже его побег из клиники Вирхов почти не освещался в разделе местных происшествий. Вообще-то он должен был вернуться в Бранденбург, для превентивного заключения, но Космо был сыт по горло гештальт-терапией, душевным стриптизом и уколами.

Все это помогало так же слабо, как и упаковка ибупрофена. Дозировка 800 мг. Разрешенная суточная доза – максимум три таблетки, а он снова запихнул себе в рот целую горсть.

В животе урчало. Казалось, срочно нужно в туалет, но Космо знал: если он сейчас встанет и дотащится по коридору своей меблированной квартиры до ванной комнаты, выложенной мерзким белым кафелем и напоминавшей ему скотобойню, из его разрушенного организма ничегошеньки не выйдет. Его уже несколько дней мучил запор.

И все равно он решил подняться. Медленно сел на провонявшем луком и пиццей диване (похоже, студенты, которые временно сдали ему эту квартиру, а сами уехали на семестр в Южную Африку, были фанатами фаст-фуда) и со всей силы сжал виски ладонями. Он выяснил, что это помогает. Как акупрессура. Может, там какая-то точка, неизвестно. Боль в голове облегчила спазм в животе. По крайней мере, немного. Настолько, что он смог встать, чтобы подготовиться.

«Черт, Макс, ты не мог просто оставить меня лежать там?» – думал он по дороге к окну.

Еще одна минута в болоте, всего одна чертова минута, и потеря крови была бы слишком большой. Но Макс, этот чертов «герой», вытащил его из трясины и вернул к жизни. За это Космо его ненавидел, как и врачей скорой помощи и хирургов, которые реанимировали его, а затем прооперировали.

Его босые ноги прошлепали по плиткам к окну.

Он отодвинул штору в сторону. Голым – без одежды он всегда чувствовал себя комфортнее всего – встал перед окном и схватил маленький серый бинокль, который лежал на батарее.

– А вот и ты, – прошептал он, и боль в желудке чуть отпустила.

С неосознанной улыбкой он наблюдал за маленькой девочкой на противоположной стороне.