Полночные близнецы - Холли Рейс

Я снова засыпаю, опустив голову на папины колени, и сплю, пока Олли не возвращается из школы.

– Видели новости? – спрашивает он, многозначительно глядя на меня.

Он бросает на диван «Ивнинг стандард». Пока папа принимается готовить ужин, я беру газету. На первой странице – коллаж из множества лиц. Большинство из них – это школьные фотографии. На некоторых – подростки, держащие в руках домашних любимцев или целующие призы.

«СМЕРТЕЛЬНЫЙ СОН» – гласит заголовок.

Олли в кухне тихо разговаривает с папой. Я слышу, как он говорит:

– Множество. Вроде бы сотни.

Папа не отвечает. Он кладет в тостер ломтики хлеба, потом тяжело прислоняется к кухонной стойке.

– Слава богу, это не Ферн, – шепчет он.

Я снова смотрю на фотографии, смаргивая слезы.

В нижней части страницы написано: «Продолжение на пятой странице».

Я быстро листаю газету. Сотни смертей. А это значит…

«Этим утром многие в Соединенном Королевстве проснулись в ожившем кошмаре, потому что сразу сотни людей умерли – судя по всему, мирно, во сне. По предварительной оценке, более четырех сотен мужчин, женщин и детей умерли за одну ночь, и коронеры и врачи называют это „таинственной массовой трагедией“»…

Я быстро просматриваю текст дальше. В глаза бросаются отдельные фразы.

«Шестьдесят один человек скончался только в Большом Лондоне…»

«Некоторые члены семей умерших сообщают, что на телах их близких было нечто вроде порезов, хотя позже они исчезли…»

Папа включает новостной канал, и там репортер называет имена некоторых скончавшихся, а пока он говорит, в углу экрана появляются их фотографии. Мне приходится подавить крик, когда я узнаю Эмори, которая, как выясняется, в Итхре руководила маленькой благотворительной организацией.

Я выскакиваю из комнаты, прихватив с собой газету.

– Ферн, милая? – окликает меня папа.

Я прислоняюсь спиной к двери своей спальни и заставляю себя вернуться к газете. Несколько страниц отведены под список умерших в Лондоне, с фотографиями и подписями, в которых вкратце изложены подробности их жизни. И таких страниц много. Я ищу одно конкретное лицо. И наконец нахожу. Лоб на снимке немного больше, подбородок не такой крепкий, и на зубах скобки, – но это, безусловно, Рамеш.

«Райанш Халдар, 15 лет. Ученик Грамматической школы Святой Марии в Боу. Терренс Смедвик, директор школы Святой Марии, рассказал нашему корреспонденту…»

Он жил не так уж далеко от меня. И когда шел за мной к дому Дженни, места были ему знакомы. Мы могли даже проходить друг мимо друга где-нибудь на улице. Я гадаю, почему он сменил имя на Рамеша Хельера, когда стал рыцарем. Наверное, мне бы тоже не хотелось, чтобы кто-то из второй жизни, из Аннуна, узнал меня в Итхре, но благодаря тому, что в Аннуне у меня нет шрамов, я могу не слишком об этом тревожиться. Возможно, Рамеш тоже возвел стену между двумя своими жизнями, так, как сумел.

В Итхре я избегала парней вроде него, зная, что они лишь добавят энергии моим мучителям. Ой, как мило, чокнутая и придурок! Но мне невыносима мысль о жизни в Аннуне без него, скачущего рядом со мной, отпускающего глупые шуточки, как будто моя улыбка – трофей, за который стоит бороться.

Мне требуется немало времени, чтобы набраться храбрости и вечером открыть мой портал. Этот образ – тело Рамеша, падающее с лошади, и тяжесть его отсеченной головы в моих руках – не отступает. Я беру мамино зеркало с привычного места в ящике моего письменного стола и застываю. Я только и могу, что представить золотого трейтре, ждущего на платформе в Тинтагеле, чтобы добить меня. Даже когда я убеждаю себя, что все будет в порядке, мои руки дрожат так сильно, что открыть зеркало мне удается лишь с третьей попытки.

Я не единственная, кто опоздал. Все собрались в холле. Я замечаю Фебу, прислонившуюся к стене. На лбу у нее глубокая рана, она вся покрыта синяками.

– Мысленно обнимаю тебя. – Она слабо улыбается, когда я бросаюсь к ней. – Но если ты попытаешься обнять меня на самом деле, я заору от боли.

Самсон и Райф приносят кресло, чтобы Феба села.

– Как ты? – спрашивает меня Самсон. – Я… Мы все тревожились за тебя.

Прежде чем я успеваю ответить, капитан рееви выстраивает всех в ряды. Я впервые оглядываю холл. Похоже, осталось не больше тридцати рыцарей. А из замка прошлой ночью выехало около сотни.

– Здесь все?

Райф качает головой:

– Некоторые не вышли на дежурство. Трусы.

– Ты действительно их осуждаешь? – К нам присоединяется Олли. – Спорим, я тут не один такой, кто очень долго собирался вечером открыть свой портал.

После этого все умолкают.

Когда появляется лорд Элленби, я сразу вижу, что он лишь изображает уверенность. Да, он быстро и целеустремленно шагает, держится прямо – но что-то в нем сломалось. Это уже второй раз за время его руководства рыцарями, когда трейтре устраивают подобный геноцид – когда он теряет своих соратников и друзей; и прошлой ночью погибли те, кого он предположительно должен был защищать. Что может сотворить с человеком такая ноша?

Рядом с лордом Элленби – два знакомых лица. Мерлин со злобным выражением и, к моему восторгу, Андраста. И только мягкое предупреждение в ее взгляде мешает мне тут же броситься в ее объятия.

Лорд Элленби начинает говорить.

– Я знаю, у всех вас много вопросов о прошлой ночи. Но время ответов придет позже. Прямо сейчас мы должны отдать дань уважения…

Мне раньше никогда не нравилось ходить в церковь, но есть особая мощь в том, как десятки людей одновременно склоняют головы; эта мощь куда больше, чем любой Иммрал. Тишина накрывает нас, словно одеяло. Олли, стоящий по другую сторону от Фебы, в молитве закрывает глаза. Мерлин погружает руки в колонны со списком погибших. На его плечах трещат инспайры. Ползущие слова с шорохом останавливаются, и Мерлин извлекает руки из колонны. Лорд зачитывает имена, не глядя в бумагу.

– Эмори Блэр.

Мерлин проводит ладонями по камню – и появляется имя Эмори. Потом происходит нечто странное. Инспайры вокруг нас уплотняются. На нас смотрит лицо Эмори. Ее образ несколько мгновений колеблется, затем тает, когда лорд Элленби произносит следующее имя. И так – весь список. Он словно строит у меня в груди карточный домик. Ритуал повторяется для каждого из погибших прошлой ночью – звучит имя, заносится на колонну, потом возникает образ. И тишина под куполом Тинтагеля постепенно сменяется приглушенными рыданиями. Даже Самсон, обычно такой стойкий, не скрывает текущих по щекам слез. Я жду главного удара, но при этом не могу принять тот факт, что все эти люди ушли от нас.

– Рамеш Хельер.

Карточный домик рушится. Феба молча берет меня за руку, ее грудь тяжело вздымается. Я-то думала, что уже выплакала все слезы днем, увидев некролог Рамеша, но я ошибалась.