Джеймс Миранда Барри - Патрисия Данкер

Он вглядывался в бесчисленные лики Богородицы. Даже в призрачном сгущавшемся мраке чернеющей базилики он заметил что-то странное в этих иконах. Каждое изображение Мадонны чем-то отличалось от всех остальных. Лицо Богородицы было пугающе бледно-зеленым, но выражение, всюду разное, чем-то притягивало Джеймса Миранду Барри. Женщина смотрела не мигая, не страшась. Ее истинная сущность оставалась непостижимой и далекой. Она принимала всех странников равнодушно. Барри видел это особенное, безразличное отчуждение на лицах проституток, умирающих в чахотке. Он переводил взгляд с одного лика на другой. Мадонна смотрела на него, и ее равнодушие теперь приближалось к божественной благодати. Джеймс Барри стоял, не в силах отвести глаз от беспорочного, вечного тела женщины, чья тайна наполняла тьму.

– Эй, Барри, пойдемте. – Джеймс стоял рядом. – Давайте посмотрим на чудо. Этот тип хочет впустить толпу.

Барри кивнул, взял товарища под руку, и они вошли в крошечную часовню, всего лишь выступ в стене, где хранилась чудотворная икона.

Еще одна зеленолицая Мадонна. Но она отличалась от остальных икон в приземистой средневековой церкви. Она не улыбалась, но взгляд ее был смелее, чем у более скрытных Богородиц. Младенец – непропорционально изображенный карлик – сидел у нее на коленях, никому не интересный. У нее был круглый подбородок с дерзкой ямочкой и огромные темные глаза. В том, как топорщились ее плечи под изукрашенными одеждами, было что-то решительное и яростное. Барри вгляделся. Это была необычная икона. Это было не просветленное, отрешенное лицо святой, но настоящая женщина, глядящая свысока на любого мужчину, который останавливался перед ней. Пока он смотрел, раскрашенное дерево причудливо заблестело, и потом, зловеще и несомненно, две огромных слезы скатились по неподвижному лицу. Женщина, которую так мало заботили повседневные тяготы земного мира, никогда не стала бы плакать, не стала бы молиться за нас грешных, ни сейчас, ни в час нашей смерти. Она напомнила ему другую женщину со взглядом столь же откровенным и бесстыдным. Она напомнила ему Алису Джонс.

Глаза Барри находились едва ли на уровне сложенных рук Богородицы. На полке под иконой поднос ломился от монет. Барри дотронулся до денег – в этом-то, конечно, и был весь смысл забавы, – и священник тут же рванулся вперед. Джеймс почтительно смотрел на влажный лик. Священник начал тихонько квохтать. Он дал понять, что солдатам следует поцеловать икону. Его длинная седая борода пожелтела у губ, а черная ряса побелела от пыли. Барри оглядел его с головы до ног. Он был бос, и ступни его стали сиреневыми от въевшейся грязи. От него несло затхлостью немытого тела. Барри брезгливо поморщился.

– Дайте этим созданиям денег, Джеймс. Я хочу выйти.

Царственные манеры Барри позабавили, но не обидели юношу. Он пошарил в карманах в поисках мелочи, а Барри вышел из базилики. Боковая дверь была очень низкой и узкой, но он не пригнулся и больше не бросил ни одного взгляда на плачущую икону.

Когда Джеймс его догнал, Барри стоял и курил в боковой галерее. Он выглядел уставшим, и на бледном лице проступили два подвижных красных пятна. Джеймс знал, что это значит. Барри сильно разозлился.

– Хорошее представление, правда?

– Это плаксивое лицо на размалеванной доске – театральная уловка вонючих монахов, чтобы обдурить и ограбить невинных и легковерных, – рявкнул Барри. – Пойдемте, Джеймс, мы здесь не останемся.

Барри высказал мнение, как будто отдавал приказ, но не признался даже самому себе, что икона вывела его из равновесия, потому что этот лик напомнил ему женщину, которую он знал когда-то.

* * *

В апреле следующего года, когда акации уже расточали медовый аромат и Джеймс Барри гулял среди облитых солнцем лимонных деревьев, удивляясь ранней жаре, он заметил, как по каменистой тропе к его дому карабкается фигура в черном. К обиталищу Барри можно было добраться двумя путями – по извилистой пыльной тропинке, которая полого поднималась по холму, где каждый гость останавливался, чтобы полюбоваться белыми скалами и темневшим далеко внизу морем, и по гораздо более крутой выветренной тропе среди камней, в грозу превращавшейся в непроходимый водопад. Это был более прямой, но утомительный путь. По тропинке шла немолодая закутанная женщина – но ступала она так же уверенно, как ее козы. Барри сразу ее узнал. К доктору направлялась колдунья. В такой час мало кто совершал визиты.

Высокомерие Барри в медицинских делах не распространялось на шаманов, знахарей, травников, заклинателей и владельцев ведьмовских котлов. По прибытии на остров он немедленно запросил имя и место пребывания тамошней колдуньи. Вице-губернатор не знал, что и думать. Колдунья официально не существовала, поэтому найти ее представлялось непростым делом. Барри позвал слуг. Они слишком перепугались и не смогли дать прямой ответ. Барри спустился в деревню, сел на невысокую ограду, окружавшую источник возле недавно установленной и потому подозрительной колонки, и стал дожидаться появления колдуньи. И действительно, вскоре после того, как маленькая площадь опустела, она пришла, ладная и величественная, как черный корабль на полном ходу, со всеми флагами, торжественно развевающимися на мачте.

Колдунья оказалась пожилой вдовой, богатой и почтенной, укутанной в кокон дорогих черных кружев. Она жила в большом доме с верандой, скрытой обширными плантациями. Ее виноградники покрывали холм за домом. У нее постоянно работали три батрака. Она владела причудливой коллекцией фарфоровых кукол, не чуждалась литературы, превосходно читала по-английски и держала не одну черную кошку, а двух. Она была весьма польщена встречей со знаменитым доктором Барри. Вся деревня наблюдала сквозь щели в ставнях, как госпожа Диакону привела доктора Барри в свой дом.

Барри спросил ее про погоду. Какие изменения климата и погодные капризы влияют на болезни местного и колониального населения острова? Он тщательно записал сведения о расположении и действенности отдельных икон. Спросил, какие местные святые специализировались на деторождении, ранах, судорогах, заразных болезнях, сыпном тифе и общем параличе. Поинтересовался доступными травами с сильным целебным действием. Поделился своими сомнениями по поводу ряда неаппетитных местных рыб, которые тем не менее считались деликатесами, и спросил ее мнения. Он вел себя как знающий, учтивый и вежливый человек. Мадам Диакону призналась, что очень верит в антисептические свойства дикого тимьяна, который прекрасно помогает при болезнях горла и бронхитах. Она говорила на увлекательной смеси греческого и английского. Ее муж, упокой Господь его душу, был обращенный турок, когда-то видевший Венецию и, к ее утешению и отчаянию свекрови, почивший в лоне святой церкви. Он, бедняжка, был особенно подвержен сильным воспалениям легких. Барри сообщил, что он тоже верит в целительные настои. Оба были малы ростом и сидели не сводя друг с друга глаз, но по мере беседы рыжие кудри и высокий венец черных кружев придвигались все ближе друг к другу. Предзнаменования были благоприятны.

Колдунья нисколько не сомневалась, что Барри хочет предложить сделку, желательно наличными и в открытую. Она ждала, пока он откроет свои намерения. Поэтому, чтобы добиться преимущества, перешла к областям, где опыт Барри неминуемо уступал ее собственному. Она была знатоком всех видов одержимости – злыми духами, неугомонными покойниками, сглазом или самим дьяволом. Ее амулеты, на приготовление которых уходило день-два, изгнали многих вампиров, скрежещущих клыками в горячке бессильного гнева. После изгнания его сатанинского величества жертва всегда сообщала о приятном ощущении свежести и умиротворенной прохлады. Ее любовные напитки были дороги, но пользовались большим спросом. Барри признался, что никогда не готовил приворотов, и колдунья подняла брови, изображая изумление. Она также умела вызывать спонтанные выкидыши у овец и коз, но душевная доброта не позволяла ей торговать таким незаурядным умением. Она предпочитала также не встревать в деревенские земельные распри.