Время библиомантов. Книга крови - Кай Майер

Приближение опасности Фурия успела лишь смутно ощутить, но не успела увидеть.

Изида из последних сил кинулась наперерез Ментане.

Лиэтт заплакала, когда Фурия вместе с ней шагнула в портал и оказалась в темноте.

Утром в камеру Кэт с каменным выражением лица вошёл отец. Он молча затворил за собой дверь и остался стоять у входа со скрещёнными руками. На нём был дорогой серый костюм, как на председателе правления банковского концерна, галстук винно-красного цвета и итальянские туфли ручной работы.

Кэт снова вспомнила рассказ Рашель о планах отца. Невозможно было не заметить: её отец гораздо органичнее вписывался во внешний мир, на арену столкновения глобальных политических сил, чем в мир библиомантики, призванный обслуживать исключительно любовь к литературе. Раньше, когда жила дома, она часто видела, как он читает, но это всегда были книги о финансах, политике, экономике и никогда – беллетристика или развлекательная литература. Плодородной почвой для его мыслей всегда служили цифры, статистические данные, тезисы, идеологии. От искусства, выдумок и интересных историй он удовольствия не получал. Сама Кэт тоже никогда не была особенно прилежной читательницей, но понимала устремления, движущие Фурией или книгопродавцами Либрополиса. Её же родной отец был ей в этом отношении совершенно чужд.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он после того, как они, казалось, целую вечность молча смотрели друг на друга.

– Ты сказал маме, что я здесь? – Кэт вскочила с тюремной койки, услышав от двери голос отца, и теперь стояла как раз там, где под поролоновым матрацем был спрятан револьвер Рашель.

– Да. Она хочет тебя видеть. Но я не думаю, что это сейчас пойдёт ей на пользу. – Он на мгновение замолчал, а потом добавил: – После всего происшедшего в последнее время она плохо себя чувствует.

Конечно же он знал, что Кэт с матерью встречались в Оксфорде. Согласно законам, принятым его же правительством, факт встречи с мятежниками автоматически делал его жену государственной изменницей.

– Ты ей ничего не…

Его лицо омрачилось.

– Я никогда не трону и волоса на её голове. Она моя жена.

Может быть, ему удалось замять ту историю, так же как он в своё время замял факт наличия у него дочери, у которой отсутствовали способности к библиомантике, когда это угрожало его посольской карьере.

– Не сердись на неё, – сказала Кэт. – Мама просто хотела уговорить меня сдаться.

– После того как ты исчезла из Либрополиса, она три года места себе не находила от беспокойства. Но это чепуха по сравнению с тем, что ты сделала с ней, примкнув к мятежникам.

Кэт знала об этом, и это ни в коем случае не оставляло её равнодушной. Тем не менее она ехидно возразила:

– Я уверена, что ты тоже страшно беспокоился обо мне.

– Если ты намекаешь на карьеру, то мой ответ тебе известен: я по-прежнему держу всё под контролем. И всё же да, Каталина, я всегда волновался за тебя, и сейчас ничего не изменилось.

– Что ты собираешься с нами делать? – спросила Кэт. – С Финнианом и со мной.

– Решение принимаю не я, а Комитет.

– Ты что, действительно хочешь убедить меня в том, что не можешь повлиять на решение Комитета?

Марш проигнорировал вопрос и продолжил:

– Кроме того, есть ещё Рашель. Это, конечно, та ещё зануда, но она полезна. Я не могу вынести её за скобки.

– Я уверена: ты найдёшь способ от неё отделаться. Как и от каждого из нас, если мы тебя не устраиваем.

– Я повторяю тебе, Каталина: я твой отец, а не твой враг. Возможно, мы придерживаемся различных взглядов на дальнейшие судьбы библиомантики, но…

– Библиомантика меня совершенно не интересует. Меня интересуют люди. Вне зависимости от того, попали ли они в убежища из внешнего мира или выпали из книг.

Кэт опустилась на край койки и опёрлась рукой о край матраца. Теперь оружие находилось на расстоянии ладони, ей нужно было только выхватить его. Если она проделает это быстро, то, возможно, сможет застать его врасплох, прежде чем он подчинит себе разум дочери и остановит её. Вопрос заключался только в том, хотела ли она этого. Пару дней назад, когда Кэт увидела его газетную фотографию вместе с Рашель, она была убеждена, что способна на это. Теперь же её одолевали сомнения.

Он пристально рассматривал дочь, как если бы действительно хотел прочитать её мысли.

– В твоём возрасте люди переполнены великими идеями и высокими идеалами. Подростки думают, что можно изменить мир, если очень захотеть. Я не упрекаю тебя за это. В твоём возрасте я тоже был таким, прежде всего потому, что был знаком с миром в основном по книгам.

Если бы это действительно было так, Джонатан Марш понимал бы, что слова «я тоже был таким» Кэт хотела бы услышать в последнюю очередь. И уж точно не от кого-то вроде её отца.

– Это правда, что ты собираешься запечатать убежища? – спросила Кэт.

Он молча смерил её взглядом.

– Об этом ходят слухи, – добавила она. – Ты же не думаешь, что сможешь держать подобные новости в секрете?

– Наверное, не смогу. – В его взгляде звучал невысказанный вопрос: откуда она об этом узнала? – Я в курсе событий, происходящих вокруг порталов. Однако ажиотаж вокруг них только набирает обороты, и я не понимаю, откуда ты, сидя в камере, могла узнать о беспорядках?

– Ты снова нас недооцениваешь, отец. Среди жителей Уники тоже есть люди, симпатизирующие мятежникам, ты не можешь об этом не знать.

В его взгляде на мгновение скользнули любопытство и недовольство, потом он отмахнулся:

– Убежища уже не спасти! Идеи беспрепятственно распространяются между страницами мира, и пока мы не узнаем, откуда они взялись и что ими движет, мы можем только попытаться отрезать их от внешнего мира.

– Или отрезать вас от них.

– Убежища всегда были игрушками, глупой выдумкой прошедших поколений. Первые убежища возникли для развлечения скучающих библиомантов – по примеру английских парков старинных дворянских семей. Кунсткамеры, средство убить время – и не более того. Никто не собирался делать из убежищ отдельный космос, который к тому же вышел из-под контроля. Если мир библиомантики хочет выжить, ему необходимо вспомнить о его изначальных ценностях и отказаться от избыточных фантазий.

– Ты говоришь так, как если бы сам натравил идеи на убежища.

– Они появились очень кстати, это правда. Но я не знаю ни их источника, ни их цели. По всей видимости, они представляют собой своего рода вирус, охвативший мир, и поиск их смысла заранее обречён на неудачу.

– А вы пробовали найти их источник? Определить, откуда они берутся?

– Несколько десятков лет. Экспедиции пропадали без вести одна за другой. Проводились бесконечные расследования, писались научные труды, да бог его знает что ещё. За исключением одного-единственного случая, никто и никогда не возвращался, угодив в океан идей. Нужно иметь смелость признать своё поражение. В борьбе с идеями мы не можем выиграть. По сути, это даже и не борьба, потому что нам нечего им противопоставить. Идеи – болезнь, которую мы не в состоянии излечить, и нам больше ничего не остаётся, как только ампутировать больные органы и надеяться, что это задержит распространение эпидемии.