Татуированные души - Аврора Гитри

— На твоем месте я бы этого не делала, Докмай. Или мы распрощаемся навсегда, — бросает сутенерша мне в спину. — Будь благоразумной и иди к господину, который ждет тебя у стойки.

— Докмай…

Француз чувствует, что она хочет нас разлучить. В панике он торопливо достает из кармана бумажник, единственное эффективное оружие против старухи.

— Сударь, — говорит она по-английски, — мне очень жаль вас огорчать, но начало вечера у Докмай занято. Подождите вашей очереди.

— Я заплачу больше. Три тысячи!

Фаранг достает банкноты. Он шуршит ими перед хозяйкой, чтобы соблазнить ее.

После вмешательства сутенерши все взгляды устремились на нас. На мое тело, которое превратилось в ставку в этой игре. Внимательней всех, ожидая вручения приза, наблюдает за нами своими похотливыми глазами пятидесятилетний толстяк. Я спрашиваю себя, заплатил ли он уже за возможность попасть в мой бокс. Сколько он отвалил за то, чтобы лишить меня моей любви? Он улыбается, подмигивает мне, и у меня в животе поднимается волна тошноты.

Я умоляюще оборачиваюсь к старухе, я готова упасть на колени, чтобы она вернула мне свободу за три тысячи батов. Но она меня не видит. Она смотрит на бежевые, сияющие в неоновом свете банкноты. Ньям тоже не сводит с них глаз, понимая, что француз поставил на кон ее гордость. Если старуха примет деньги от моего любимого, Ньям будет унижена.

— Докмай, — говорит старуха неестественно спокойно. — Не заставляй клиента ждать.

Ее приказ вызывает у меня вздох облегчения. Не теряя ни секунды, я направляюсь к Оливье… Но рука сутенерши, по-прежнему сжимающая мне запястье, грубо разворачивает меня в другую сторону.

— Ты неправильно меня поняла, девочка моя, — говорит она, зловеще улыбаясь. — Я говорю о другом клиенте.

Ноябрь 2006 года

Армия призраков рассеялась после встречи с женщиной. Но человек в маске продолжает бежать, прыгая из тени в тень, скрываясь от своей вины.

Перебираясь через яму с грязной водой, разделяющую два тротуара, он спрашивает себя, почему не убил тигра раньше. Почему он двадцать лет слушал свой внутренний голос, призывающий к мщению. И почему его растрогали мольбы бедной женщины.

«Я не могу оставить его в живых, — думает он. — Если я не убью его, проклятие будет по-прежнему висеть надо мной».

Человек в маске уже дошел до конца Тханон Сатхорн. Он видит вдали знакомое величественное серое здание, последний этаж которого вонзается в беззвездное небо. Когда-то роскошная, а затем из-за разорения покинутая владельцами башня. Человек вспоминает, как десять лет тому назад Пхра Джай, спокойно сидя в его лачуге, объявил ему о банкротстве их страны. Экономический кризис. Сотни недостроенных зданий, чьи подрядчики разорились. Десятки людей, испугавшись нищеты и разбитых надежд семьи, разбились сами, сбросившись вниз, на асфальт, с верхних этажей. Экономика восстановилась, а пустые башни остались мрачными памятниками тому времени.

Когда человек в маске смотрит на них, он всегда спрашивает себя, почему он решил остаться призраком на этом свете, почему не вскрыл себе вены. Почему предпочел превратиться в привидение здесь, а не там. Встречаясь с такими же несчастными, как он сам, видя в их глазах пропасть, свидетельство существования ада, он понимает, что они тоже задают себе подобный вопрос. И не умирают потому, что не нашли на него ответ.

Добежав до начала своей сои, человек останавливается, чтобы перевести дыхание. Шум машин превратился в далекий гул, его заглушил грохот потока под ногами. Вода уже доходит ему до колен. Такие кварталы всегда заливает больше, чем другие. Здесь нет достаточного количества сточных люков, принимающих в себя слезы неба.

Человек углубляется в улочку, добавляя к звуку падающих струй плеск воды, в которой передвигаются его ноги. Он замечает открытую дверь своего убежища. Луч мертвенно-бледного света очерчивает проем. Словно маяк во тьме. Человек толкает кусок жести, проклиная реку, которая, кажется, решила не пускать его домой. Но когда наконец ему удается войти, он, дрожа, застывает на нижних ступеньках.

Девочка вернулась.

Она, скорчившись, лежит посреди лестницы, дождь промочил ее всю насквозь. Ее лоб открыт и прозрачен, распахнутые глаза наблюдают за миражами в пустыне.

— Льом… Льом, ты слышишь меня? Льом!

Человек бросается к ней, его сердце бешено бьется. Его переполняет радость оттого, что он ее нашел, и ужас оттого, что он ее потерял. Он садится рядом с ней, приподнимает рукой ее ледяную голову. Потрескавшиеся полуоткрытые губы девочки обнажают испорченные зубы.

— Льом, ответь мне, — умоляет он, прижимая к ее губам ухо, чтобы услышать дыхание.

Но девочка ушла слишком далеко, она не чувствует ужаса, от которого содрогается ее спаситель.

— Не волнуйся. Теперь все будет хорошо. Я вылечу тебя, — говорит он, поднимая ее, словно из гроба.

Ему кажется, что она стала еще легче. Неужели ее душа уже отлетела? Неужели облако унесло ее прямо в ад?

Человек качает головой, жонглируя своей ношей, чтобы вставить ключ в замок. Не надо думать о смерти. Надо сосредоточиться на жизни и вернуть в ней девочку.

Он кладет ее на мокрую циновку и распрямляет ее конечности. Льом никак не реагирует, глаза остаются неподвижными и погасшими, грудь не шевелится. Нужно искать дыхание у нее в животе, нужно разогреть кожу, чтобы кровь потекла быстрее, нужно обработать раны, нужно вымыть ее тело. Он должен разогнать туман, в котором она застряла.

— Начнем все сначала, ладно? — заявляет он, расстегивая на ней рубашку.

На груди Льом все так же видны шрамы. Дождь нарисовал на ее животе новые серые дороги, странные тропинки. Некоторые из кратеров на ее руках снова открылись и кровоточат, словно неутомимые вулканы. На лице человека под маской появляется гримаса, когда он видит свежую красную ранку, виновницу агонии его подопечной.

— Еще одна… А где же ты нашла деньги? — спрашивает он, уже зная ответ.

Он очевиден. Она продала свое единственное достояние, с которым не знает, что делать. Свое единственное богатство, которое в конце концов стало тяготить ее и которое человек в маске моет с материнской осторожностью. Он нежно проводит куском влажной ткани по началу шеи, опускается к крошечной груди, поднимается к рукам. Когда он касается следов, оставленных иглой, он бросает взгляд на лицо девочки, надеясь, как в прошлый раз, увидеть реакцию. Но ничего не происходит. Напрасно он протирает ранки по несколько раз, задерживается, нажимает на них тряпкой. Ему не удается разбить стекло, сковавшее ее взгляд.

В панике он решает взбодрить ее чаем. Он зажигает плитку, наливает в кастрюлю воды и ждет. Он не понимает, почему девочка упрямо отказывается дрожать, дышать, жить. Глядя, как заря в окне разрывает облака, он ищет причины, которые все время заставляют ее бежать на улицу, наполнять свои вены жаром, медленно гибнуть. Почему она так хочет покинуть его?