Ястреб халифа - Ксения Медведевич

– Хм… Ну что ж, это прекрасные новости, – заулыбался Аммар. – К тому же я полагаю, что свадьба воистину сможет примирить потомков Аббаса и потомков Умейя и прекратить это страшное кровопролитие.

И все царедворцы и военачальники, стоявшие вокруг, закивали: воистину Айша, дочь Умара ибн Умейя, была достойна сана избранницы чистого расположения и главного лакомства Божественного стола. Получив в жены одну из Умейя, халиф Аммар укрепил бы свою власть над строптивым родом. К тому же разгромленные потомки Али не сумели бы воспротивиться этой свадьбе, даже если бы очень захотели: их последние крепости одна за другой сдавались Тахиру ибн аль-Хусайну и Мубараку аль-Валиду. Мятеж Умейядов был подавлен – последние беглецы вот-вот окажутся в руках шурты и тайной стражи. Наступало самое время явить милосердие тем, кто склонил бы шею под ярмо покорности повелителю верующих.

– Осталось дело за малым, о мой халиф, – вкрадчиво заметил Яхья ибн Саид.

– Да?

– Поймать волшебную лань, серну Сумерек, неуловимую открывательницу утра судьбы и счастья. И что-то говорит мне, о мой халиф, что изловить прыткую газель Умейядов будет не очень легко.

– Хм… – задумался Аммар. – Кого бы послать с таким деликатным и сложным поручением?..

Яхья с улыбкой развел руками – и молча ткнул пальцем себе под ноги, в распростертого у подножия трона нерегиля.

Аммар подпер рукой щеку и долго смотрел на окаменевшего под мечом его монаршей немилости самийа. Потом махнул рукавом – ладно, мол, уговорили, и сказал:

– Тарик, я передумал. Я отправлю тебя не на кухонный двор. Я отправлю тебя на охоту.

Нерегиль поднял голову и с недоумением посмотрел на своего повелителя.

– Приказываю поймать Айшу, дочь покойного Умара ибн Имрана. Привези мне волшебную лань Умейядов, о нерегиль.

Тарик, которому наступивший на рукав Яхья не давал ни подняться, ни разогнуться, вывернул шею и посмотрел на старого астронома. Потом снова перевел взгляд на халифа и заметил:

– Если бы ты последовал моему совету, Аммар, и еще в прошлом месяце утопил Яхью в выгребной яме, он бы уже растворился – и не смог бы сейчас придумывать для меня всякие унизительные поручения, более подходящие евнухам и сводням в красной одежде.

Аммар фыркнул и посмотрел на Яхью. Тот, не отпуская ногой рукав накидки, весело улыбаясь, глядел сверху вниз на самийа. И халиф аш-Шарийа рассмеялся:

– Смотри, Тарик, не справишься и оставишь меня без невесты – все, тебя точно будут ждать мука, вода, лепешки.

Яхья отпустил накидку нерегиля, тот отдал еще один земной поклон и поднялся на ноги. Тогда старый астроном шепнул самийа:

– Тарег, мальчик ничего не понимает, но ты-то знаешь: от твоего успеха сейчас зависят судьбы престола.

Нерегиль лишь смерил его мрачным взглядом.

– Иди, Тарик, – и Аммар кивком отпустил своего слугу.

А Яхья тихонечко проговорил:

– Да пребудет с тобой благословение Всевышнего. Я буду молиться за тебя, самийа.

Тарик презрительно фыркнул, развернулся и пошел прочь из зала.

А люди, стоявшие рядом с троном халифа, одобрительно кивали и говорили: действительно, слыханное ли дело – Аммару ибн Амиру уже двадцать лет, а у него нет ни жены, ни детей. Воистину необходимо срочно поправить это положение вещей и завершить кровопролитный военный поход кровопролитием другого, гораздо более приятного рода, ведущим к наслаждению и процветанию.

– …О мой господин! Такая вода тебе подойдет?

Махтуба суетилась вокруг разложенного квадратом ярко-фиолетового платка. На нем уже лежала куча вещей, без которых – по представлениям огромной, широкой, как дворцовый альхиб, управительницы – господин не сможет обойтись в дороге.

Махтуба не знала, сколько ей лет, но думала, что около пятидесяти. Ее черная кожа женщины зинджей оставалась гладкой, полные руки, привычные к тасканию кувшинов с водой и укачиванию младенцев, сохраняли недюжинную силу, а громадные, как дыни, груди, выкормившие не одно поколение детей самой Махтубы и детей ее господ, колыхались при каждом движении.

На тоненького даже по ашшаритским меркам Тарега черная невольница взирала с отчаянием. «Вы, господин, уж на меня, старую, не обижайтесь, но вся злость ваша – она от того, что вы слишком мало едите, да, вот я принесла прекрасный кюфта из барашка, а вы ничего не съели, и теперь вы пойдете к повелителю верующих, да благословит его Всевышний, и опять с ним полаетесь, а все отчего? От худобы вашей, вот моя матушка, да будет доволен ею Всевышний, всегда говорила своему господину, принося ему кюфта, а господин моей матушки, он был вазир при халифе Мухаммаде, да, наша семья вот уже два века служит в ранге фаррашей, да, личных слуг повелителя верующих…»

Махтуба видела в нерегиле щуплого мальчишку без царя в голове, которого следовало отлавливать четыре раза в день для приема пищи – Всевышний дал ашшаритам намаз и время обеда после намаза, – и следить, чтобы юный глупец не засиживался допоздна, ай-вах, с книжками, «а лучше бы вы засиживались на крыше с девушками, господин, ну что за обычаи такие, сколько вам лет уже, а ни одной рабыне не завернете подол, и от этого вы тоже злитесь, а что, старая Махтуба все понимает, а вот посмотрели бы хоть на Сухейю, вах, какая девочка, халифу впору, полногрудая, широкобедрая, в книжках ваших таких небось нету…»

От объяснений – матушка, это же сумеречник, он только с виду как юноша, а сам небось уже незнамо сколько веков бродит под этим небом – Махтуба только отмахивалась. Сто лет были для нее невообразимым сроком, а уж «многие сотни лет» – такое просто не укладывалось в голове и потому проскальзывало мимо ушей. Старая невольница знала «вчера», «на прошлой неделе» и «перед Рамазза о прошлом годе» – а на большее ее не хватало. Тарег выглядел худым и, по правде говоря, вечно не выспавшимся – и материнское чувство Махтубы трубило тревогу, требуя немедленно взять лишенного женской заботы заморыша под обширное крыло своей нежной опеки.

– Что встала, о ущербная разумом, тебя не к колодцу, тебя к джиннам посылать, наливай, наливай воду в касса[43], – отчитывала и подгоняла юную испуганную невольницу управительница.

Девушка служила нерегилю уже много месяцев – с тех самых пор, когда ее вместе с остальными слугами повелитель верующих подарил самийа в честь победы при Беникассиме. Но невольница, видать, так и не привыкла к виду сумеречника и каждый раз, оказавшись лицом к лицу с Тариком, впадала от страха в натуральный столбняк.

Наконец вода оказалась в плоской широкой чаше.

Тарег вздохнул и похлопал в ладоши – все вон. Трех невольниц, бестолково перетряхивавших содержимое деревянного ларя, и комнатного слугу словно снесло самумом. Махтуба осталась стоять посреди комнаты, грозно сложив огромные руки на огромной груди. Она нависала над Тарегом, сидевшим на прекрасном тустарском ковре, – «а вот тоже, если подумать, да простит Всевышний нашего повелителя, вот ковры так ковры, одни из Ахваза, другие из Тустара, а у нас даже приличного ковра нет, а ведь господину положена доля в добыче, и немалая, а вот, чем без толку лаяться, вы бы спросили о деле, господин, я бы прикупила прислуги и самого необходимого, тех же ковров», – одним словом, Махтуба нависала над сидевшим Тарегом подобно черной скале.