Соль. Судьба первородной - Марина Александрова

Этот день, который изменил все, был не лучше и не хуже любого другого. Он как раз заканчивал шить рану от заговоренного меча, удар которого не позволял пользоваться хваленой регенерацией аланитов. Каждый раз сталкиваясь с подобными ранениями, он думал, что, сколько бы ни минуло столетий, жизнь всегда найдет способ себя убить. Зачем Двуликий создал их? К чему это? Если живые никогда не понимали, что смерть приходит лишь однажды и она неизменна.

— Там-Там, мне нужен раствор, у меня закончился! — позвал он друга, который был так похож на него самого внешне, что их легко было назвать братьями. Разве что мужчина был гораздо выше, чем сам Киран, и обладал более смуглым цветом кожи.

— У меня тоже нет, — донеслось до него из-за тканевой перегородки, что разделяла два рабочих места.

— Рэм? — спросил он через плечо.

— Неа, — просто откликнулся друг из-за другой импровизированной стены. — Сейчас уйдет последнее.

— Вот же, — сквозь зубы выругался Киран, откладывая в сторону иглу, закончив накладывать шов. — Потерпи, — сказал он, обращаясь к пациенту, что сейчас, корчась от боли, лежал на столе перед ним. Обезболивающие закончились еще на прошлой неделе. Приглушать боль удавалось собственными силами, которых уже совсем не хватало. Намереваясь поскорее добраться до их маленького склада, где, возможно, еще кое-что осталось, он резко поднялся на ноги, спешно направился к выходу и едва не упал, потому как от столь резких движений голова закружилась и пол стал как-то странно подпрыгивать под ногами.

— Бездна, — прошипел он, уже гораздо медленнее продвигаясь вперед.

Кладовка не оправдала ожиданий. Искомого в ней не нашлось. А это значило, что либо он потратит последние силы и ничком пролежит несколько дней, либо понадеется на силу организма пациента. Хотя к чему эта дилемма? Выбора не было никогда. Но так подставить собратьев… Ведь каждый из них выглядел сейчас нелучше него самого. Вернувшись, он подошел к больному, что все так же лежал на столе, устало присел на высокий табурет, положил руку на его лоб и… замер, пытаясь осознать, что произошло. Мужчина был мертв.

Киран непонимающе нахмурился. Это было невозможно! Он был уверен в своих действиях, в оценке больного! Не мог тот просто взять и умереть! Но… это было так… Потянувшись к лежащему перед ним мужчине собственным даром, привычно смотря, как нежно-голубые нити оплетают запястья аланита, он шокированно понимал, что воин умер от болевого шока и внутреннего кровотечения, которое открылось в тех местах, что он заживлял при помощи своей силы, а не сшивал нитью.

— Что это… — растерянно прошептал он, поднимаясь со стула и чувствуя, как нарастает странное жжение в груди. Ощущения были такими, словно нечто горячее, до этого момента незаметное и просто текущее в его венах, вдруг устремилось к центру груди. Боль, пришедшая вместе с жжением, оказалась столь нестерпимой, что он упал на колени, часто хватая ртом воздух и не в силах ни закричать, ни сделать нормальный вдох. Перед глазами начинало темнеть, а когда это огненно-горячее «нечто» сконцентрировалось в груди, боль стала такой, что он готов был взвыть в голос, если бы только мог совладать с собственным голосом. А потом ему показалось, что какую-то часть его естества просто пытаются отрезать от него самого. Как если бы невидимое лезвие прошлось по его душе. В этот момент ему почудилось, что время вокруг остановилось. Он будто бы видел, как неведомая рука занесена для удара, но у него все еще была возможность поставить щит и защитить свой… дар? Как если бы тот, кто хотел ударить, нуждался в его согласии закончить начатое. Он должен был желать или хотя бы покориться, чтобы все закончилось. Этот миг. Странный миг, наполненный болью и агонией, когда все слилось воедино, когда все, чего оставалось желать, — это смерть и облегчение ноши, что он взвалил на себя так давно. Он должен был быть рад избавлению. Но вместо этого он упал, обхватив ноги руками, притянув колени к груди, и со всей оставшейся жаждой жизни подумал о ней. В ее глазах было его спасение. Пока он может видеть их хотя бы так, мысленно, он может бороться. Ему все еще есть ради чего жить. Как бы ни было больно, он не отдаст…

Что «не отдаст»? Он и сам не знал, но чувствовалось это так, что кто-то невидимой рукой просто пытается выдрать из тела его суть. Словно выстраивая между собой и этим «некто» непроницаемую стену, он держался на краю сознания, пока наконец не почувствовал, что боль ушла.

Подняться на ноги он смог далеко не сразу. После произошедшего навалилась такая слабость, что он еще несколько бесконечно долгих минут пытался найти в себе силы, чтобы просто открыть глаза. Тяжело опираясь на дрожащие руки, он кое-как поднялся и, словно хорошо набравшийся выпивоха, поплелся к выходу из госпиталя. Проходя мимо коек с больными, он с ужасом понимал, что каждый их пациент был мертв, будто бы кто-то забрал из их тел ту силу, что в свое время вложили они.

Выйдя из шатра, он болезненно сощурился от яркого солнца и попытался осмотреться. В конце концов, где-то были Там-Там и Рэм. И лишь когда он посмотрел на восток, то увидел две мужские фигуры, что, нелепо подволакивая ноги, брели прочь.

— Там-Там! Рэм! — закричал он.

Ответа не было. Казалось, они не слышали его, хотя и были не так далеко.

Говоря откровенно, он прожил достаточно долгую жизнь, чтобы уметь рационально подойти к любой ситуации. Не поддаваться панике, не делать поспешных выводов, думать, а потом уже действовать. Но тогда… Тогда ему впервые хотелось сделать нечто глупое, что хотя бы заняло его на какое-то время, просто потому, что он не знал, как поступить иначе. Но он не былбы сам собой, если бы тренированный годами ум не сделал все за него, расставив приоритеты и последовательность дальнейших действий. Скоро прибудет очередной обоз с ранеными, с ними прибудут и стражники. У них есть всего несколько часов, чтобы уйти как можно дальше. Хотя что в этом проку, если клеймо все еще на нем? Не важно. В первую очередь надо догнать братьев, позже они смогут что-нибудь придумать. В любом случае, оставаться тут дальше он не мог. Надо догнать друзей, со всем остальным они смогут разобраться уже вместе.

Он никогда не думал о себе как о слабаке. Но догнать Там-Тама и Рэма, похоже, было выше его сил. Он бежал, несколько раз падал, кое-как поднимался на все еще дрожавшие ноги, потом его тело выдавало такие зигзаги, что у него начинала кружиться голова, после чего он вновь брал себя в руки и плелся вперед. В конце концов ему удалось сократить расстояние и нагнать товарищей — но лишь потому, что они, похоже, были еще больше не в себе, чем он сам, и шли вперед, совершенно не понимая, куда именно идут. Его кульбиты, по сравнению с их были всего лишь легкими перекатами на пригорках.

Это был рывок или даже нечто среднее между прыжком и падением на грани возможного. Ему все же удалось ухватить Рэма за рукав его давно не стиранной, местами рваной рубахи и потянуть на себя. Благо, Рэм был обладателем хрупкого для мужчины телосложения. Ему не досталось ни роста Там-Тама, ни силы Кирана. Мужчина скорее напоминал подростка, и лишь необычайная аристократичность черт его лица, пронзительно синие глаза, что казались необыкновенно мудрыми и глубокими, никогда бы не позволили перепутать его с ребенком.