Первая формула - Р. Р. Вирди

приносили доходов куда больше, чем театральные представления. Сюда влекло людей, пытавшихся заключать сделки на выгодных для себя условиях, используя в качестве аргумента острый нож.

К столкновению с подобными персонажами я готов не был.

От одного из зданий выше по улице поднимались клубы красного, в цвет крови, дыма.

Я точно знал, что это за дом…

В темноте его обшарпанные стены выглядели почти бесцветными. Почти – потому что языки пламени бросали на них свирепые блики. Горело и снаружи, и внутри.

Пожар в нашем театре, в моем доме!

Я ринулся к дверям и, потянувшись к латунной ручке, ощутил исходящий от нее жар. Мое сердце заколотилось. Инстинкт подсказал отступить в сторону; едва я сделал шаг, как дверь распахнулась и наружу вырвались ревущие потоки огня.

Окно! Я забежал за угол и остановился у окошка в трюм. Дыма внутри не было; пожар пощадил мое убежище. Я вздохнул с облегчением.

Вот только много ли у меня времени…

К счастью, впустив Нишу, задвижку я защелкнуть не удосужился. Потянувшись трясущимися руками к оконной раме, вспомнил раскаленную ручку входной двери. Открыв окно, я проскользнул внутрь и спустился на помост с кроватью.

– Халим! Маграб! Каури!

Несмотря на случившееся в театре несчастье, я не смог заставить себя позвать Махама и, спустившись с платформы, бросился к выходу из трюма.

– Эй, кто-нибудь!

В ответ не донеслось ни звука.

Выскочив за дверь, я побежал по коридору. Навстречу валил красноватый дым. Пришлось зажать рот и нос подолом рубахи, однако глаза немедленно заслезились, да и ветхая ткань почти не защищала. Плевать, бывает и хуже.

– Халим! Маграб!

Тишина…

Я кинулся вперед, пробиваясь к зрительному залу. Из двери в торце просачивался оранжевый свет, по стенам метались тени. Сердце застучало, словно колокол, и каждый его удар отдавался в ушах.

– Маграб!

Мой наставник – единственный, кто знает, что делать. Наверняка он здесь. Ему, как никому другому, хотелось услышать историю об Ашура, обещанную Халимом, поэтому репетицию пропустить он никак не мог.

– Маграб!

Я влетел в зал и застыл на полушаге. Под театром будто произошло землетрясение. Каменные и деревянные плиты пола раскололись и ушли вниз, и хотя потолок трюма не повредили, в образовавшиеся дыры можно было провалиться с головой. Сделав свое дело внизу, огонь полез выше и уже лизал балконы, а вот дым в партере все еще стоял стеной.

Пол был усеян обгоревшими деревяшками и кусками дешевой обшивки, пепел витал в воздухе плотным облаком. Пахло серой, и от резкого запаха меня едва не стошнило.

Однако замер я не поэтому. Под одной из рухнувших деревянных балок лежал Талим, моложавый лицедей, которому ни за что не дашь его тридцать с лишком. По-юношески свежее лицо и невысокий рост делали его похожим на подростка.

Сейчас его лоб заливала кровь, а некогда светло-карие глаза подернулись дымкой. Смотрел он прямо на меня, точнее – сквозь меня. Завитки присыпанных пылью темных волос прикрывали проходящую через глазницу длинную рану. Тела лицедея из-под завала я не видел – лишь одну согнутую под неестественным углом окровавленную руку с торчащей из нее сломанной костью.

Пришел в себя я не сразу, а когда чуть опомнился, закричал:

– Каури!

Вдруг ей удалось выжить?

Мой голос потерялся в дыму, хотя театр строили с расчетом на хорошую акустику. Кого бы я ни звал, звуки заглушал треск пожиравшего деревянные перекрытия огня. Каури я нашел уже через несколько секунд, но лучше бы не находил.

Она полусидела, привалившись к дальней стене зала. Огонь в своем гневе ее пощадил, однако это было слабым утешением. На лице девушки запеклись струившиеся из глаз кровавые потеки, немного крови стекло на шею – вероятно, из ушей. Рот Каури застыл в жуткой улыбке, выставив напоказ некогда белоснежные, а теперь запятнанные красным зубы.

Кровь густыми струйками еще сочилась между ее губ, и верхняя часть сати окрасилась в цвет, о котором я до сих пор не хочу вспоминать.

Что бы ни происходило в театре в этот вечер, бушевавшие стихии не пощадили даже камень и кирпич. Казалось, кровоточил даже строительный раствор.

Горло сжало спазмом, и я замолчал, словно меня схватила за шею железная рука, а потом вспомнил еще об одном человеке, которого в иных обстоятельствах искать и не подумал бы.

– Махам!

Если ему посчастливилось выжить, он не преминет о себе заявить. Этот парень привык обращать на себя внимание, однако на сей раз театр ответил зловещей тишиной.

Куда деваются предубеждения человека, попавшего в сгоревший дом, заваленный мертвыми телами друзей и знакомых? Я готов был отдать что угодно, лишь бы найти Махама живым и здоровым. Судьбы Каури и Талима даже врагу не пожелаешь.

Такие уроки преподает нам жизнь, и ей все равно, взрослый ты или ребенок. Желания мальчика из трюма жизнь учитывать точно не собиралась.

– Халим?

Мой голос шуршал словно разбитое в крошку стекло, уже не способное издать характерного звона под топчущим его каблуком.

– Кто-нибудь…

– Хо-хо!

Голос прозвучал со сцены, заглушив треск огня и рушащихся перекрытий. Я обернулся, и сердце забилось еще быстрее, заглушив своим стуком проблески мысли. Уши заложило, глаза заволокла пелена, ноги подогнулись. Мир вокруг меня сжался, не давая сделать ни шага вперед, да мне это и в голову не пришло.

Зато я вспомнил занятия Маграба и тут же представил в уме горящую свечу, удержал ее образ в сознании и скормил огню свой страх, сомнение и боль. Придя в себя, уставился на сцену.

Там стоял Коли в черных обтягивающих одеждах. Отсветы пожара творили с его глазами нечто странное – они словно пылали изнутри.

– А-а-а, та давешняя маленькая крыска! Это ведь ты натирал полы, когда я встречался с Халимом?

Его глаза вдруг расширились, и он нагнулся к полу. Выпрямившись без малейших усилий, поднял в воздух безжизненно обмякшее тело.

– О-хо-хо, вот и Халим! Ты ведь его искал? – Он встряхнул труп хозяина театра, словно куклу. – Не больно-то он сегодня разговорчив. Не предлагает сделок, не просит об одолжениях… Мертвецы, они такие.

Его губы растянулись в голодной волчьей улыбке.

Халим на репетицию надел счастливый белый наряд. Я знал его много лет, и по торжественным случаям он всегда наряжался в это роскошное, по нашим меркам, шелковое одеяние, которое содержал в безупречном порядке. Остальная его одежда была домотканой и далеко не новой.

Как расстроился бы он, увидев, во что превратился его парадный костюм.

Алые пятна покрывали его грудь и живот; кровь тонкими ручейками стекала на штанины. Лишь воображаемая