Огонь и Ветер - Рина Море

– Я не хочу в тюрьму.

– Вы любите шутить над императором, но не любите, когда император шутит над вами?

– Люблю. Слышите, как у меня зубы стучат? Это я смеюсь.

– Возможно, это была довольно жестокая шутка. – Зачем-то провел ладонью по моей щеке.

Ваше Величество, этот час в каменном мешке будет преследовать меня в кошмарах еще полжизни. И я до сих пор не знаю, что вы задумали.

– К чему этот маскарад?

– Чтобы нас не узнали во время прогулки, разумеется. Куда вы хотите пойти?

– Где корабли. В порт. А вы разве без охраны? Разве так можно?

– Никто не знает, где я. Кроме того, ваш император вполне способен охранять себя сам, – он многозначительно покрутил перстень и взял меня за руку: – Идемте?

Мой император, вам двадцать лет. У вас широкая улыбка и ослепительно-белые зубы, а загорелая кожа выдает привычку много времени проводить под открытым небом. Ваши ладони жесткие и грубые, как у всех, кто привык сжимать оружие.

Вам двадцать. Ах да, и еще один год. Вы подавляли восстание в Блиссе, вы давно стали правой рукой отца и подписывали от его имени указы, короли и князья всего мира шлют вам поклоны и дань.

Простите, я больше не могу вас бояться. Простите, почтения тоже не испытываю. Потому что мы идем, взявшись за руки, соприкасаясь плечами, по одной из бесконечно длинных улиц столицы, и вы, смеясь, признаетесь, что понятия не имеете, где мы находимся. И вы так просто, будто так и нужно, расспрашиваете прохожих, как пройти к Татарскому порту. И мы умудрились заблудиться, но я нашла дорогу. Вы купили у торговки на улице крендель с маком, разломали пополам и проглотили свою часть в один укус. Потому что небо ослепительно-голубое, желтый лист нашел прибежище на полях вашей шляпы, о чем вы даже не подозреваете, у вас красивые губы и теплые руки. Потому что вам двадцать лет, и только это важно.

Велан был самым светлым воспоминанием о столице, моим единственным другом. Мне нравилось с ним целоваться. Он сделал мне предложение. Он уходил в опасное плавание, мы расставались навсегда. Я ни на миг не забывала, что сегодня он уезжает, я так боялась не успеть его увидеть еще раз. Но меня держал за руку двадцатилетний император, и эта моя рука тряслась как осиновый лист. Отнюдь не от почтения к монарху. От радости и от жадного страха какой-нибудь неловкостью или глупостью потерять эту радость, это тепло в глазах.

Хотя бы один день – день разлуки – я не должна была влюбляться в другого мужчину. Ты бы не простил мне это предательство, Велан, если бы ты знал.

Но мне ведь все равно не суждено быть ни с ним, ни с тобой. Это все не имеет значения, главное, я успела тебя увидеть.

Тот день был – как солнце сквозь дождь. Ветренник ждал меня возле лодки. Оба матроса что-то ему выговаривали, торопили. У Велана было обиженное и злое лицо, как у мальчика, которому на именины забыли вручить подарок. И я не могла к нему подойти. Я пряталась в толпе. Рассказывала императору о кораблях. Ветренник чувствовал мой взгляд. То и дело оборачивался. Только бы не заметил. Если Его Величество поймет, что я притащила его в порт, дабы попрощаться с тайным возлюбленным… Е[усть бы он разгневался на меня одну, но ведь высочайшая немилость наверняка коснется и ветренника.

Велану начали орать уже с корабля, в рупор.

– Л’лэард Трагад, мать твою!

Наконец-то хлюпнули весла. Велан, уже сидя в лодке, все оглядывался. Доплыл. Поднимают якорь. Я прорвалась сквозь толпу провожающих и просто зевак к самой воде. Замахала вместе со всеми уплывающему кораблю.

Крохотная фигурка на корме. Велан. Неожиданно замахал в ответ. Заметил.

* * *

Белая птица таяла среди пены и облаков. Я улыбалась императору. Я не имею права плакать. Потом, дома. Ночью.

– Мне показалось, или вы чем-то опечалены, л’лэарди Верана?

Вашей проницательностью, мой император.

– Я всегда завидую путешественникам, Ваше Величество.

А крохотные паруса все еще видны. Что такое путешествие для моряка? Надоевшая работа? Радость? Минуты разлуки ложатся на сизую пену волн, превращаясь в часы и мили. Братец-ветер, мы обязательно встретимся, вот только через сколько лет?

И я не обняла его в последний раз из-за императора. Скучал владыка, видите ли, решил себя мною развлечь! А Велан до самого отплытия ждал на берегу ту, которую назвал своей невестой. Я вдруг ощутила жгучую обиду за ветренника. Развлечь вас, Ваше Величество? Вы инкогнито, в одежде простолюдина, без охраны и в моей полной власти. Я вас развлеку.

Бусы из маленьких неровных кусочков янтаря смотрелись на моем сером платье как драгоценности. Маленькая скромная роскошь горничной-человечки.

– Разве янтарь – камень, достойный императора? – спросила я Его Величество, когда он застегивал медный замочек, касаясь моей шеи.

– Чем же вас недостойно застывшее время? – спросил, качнув кулон с распластанным в сердцевине муравьишкой. Он сам привел меня в этот конец рынка, долго копался в разложенных украшениях и просто кусках янтаря, не обращая внимания на разглагольствования продавцов и их же возмущение, когда мы уходили к конкурентам.

– Все не то.

И выбрал самые простые бусы.

– У вас превосходный вкус, Ваше Величество. – Подарки надлежит принимать с благодарностью, даже мелочь. Но как же тяжело будет убедить внуков, что эти бусики – наследственная реликвия, ибо подарены лично императором.

А пока я в Империи – буду носить с гордостью. На все блистательные императорские приемы.

За рядами с янтарем бурлил рыбный рынок. Торговка лупила какого-то парня по лицу красивым огромным карасем и кричала: «Вор!» Рыбина, как диковинное магическое оружие, прыгала, извивалась в толстой руке, горя на солнце золотым и синим. Я засмотрелась; император потянул меня за руку: к прилавку с янтарем выступал большой толстый земляной, маленький слуга-человечек бежал перед ним и расталкивал толпу. Он и нас попытался оттолкнуть, но был аккуратно придержан за шиворот Его Величеством.

– Не правда ли, эти земляные – самые отвратительные из саган. Поглядите-ка на этого толстяка, – сказала я императору достаточно громко, чтобы земляной услышал.

И да, он услышал. Маленькие коричневые глазки оглядели меня с головы до пят. Стихийницу не узнал. Я же была очень скромно одета, да еще и накинула на голову шаль, постаравшись прикрыть часть лица, на случай если натолкнемся на кого-то из знакомых.

– Ты что-то сказала?

И голос у земляного противный, резкий, как у истерички. Двинулся ко мне. Император шагнул вперед, прикрывая меня плечом.

– Вам почудилось, л’лэард, – мило улыбаюсь.

– Каппс, она что-то сказала? Она что-то сказала? – осведомился толстяк у слуги.

– Она сказала, что вы ей не нравитесь, л’лэард. – На лице у слуги было выражение какого-то радостного предвкушения. Он едва ручки не потирал.