Черное Рождество - Наталья Александрова

У меня не было возможности получить дополнительнуюинформацию.

Единственный шанс – заставить заговорить самого Ткачева. Какэто сделать? Я должен был поразить его, подействовать на его воображение,заставить его самого признаться в убийстве. Я долго думал о том, как яд попал ввино. Сравнивал все показания, понял, что лейтенант не мог на глазах у всехотравить вино… и тут мне пришел в голову этот трюк с бородой. Может быть, этоинтуиция, – Горецкий скромно потупился и не заметил, как Юлия Львовна приэтом закусила губы, сдерживая улыбку, – может быть, случайная догадка. Но,как выяснилось, я попал в точку. Готовя эксперимент, я не был еще полностьюуверен в правильности своей теории. Вы видели, что у меня с собой саквояж снекоторыми химическим реактивами. Среди них есть, конечно, вещества-индикаторы,изменяющие свой цвет в зависимости от реакции среды, в которую они попали. Виноимеет кислотную реакцию, и я взял порошок, окрашивающий кислоту в красный цвет.Может быть, вы заметили, что во время эксперимента я дотрагивался долейтенанта, поворачивал его как куклу. При это я незаметно просыпал немногопорошка на его бороду.

– Но как это порошок попал в бокал? – спросилзаинтересованно Борис. – Ведь первый раз Ткачев, по вашим словам,специально стряхнул яд с бороды в вино, причем только после того, как отпил избокала?

– Вспомните, – продолжил Горецкий, кивнув, –когда лейтенант поднес бокал к губам, я нарочно громко закричал: «Что это?» – ишагнул к нему… Я сделал все, чтобы заставить его отшатнуться, вздрогнуть,потерять равновесие именно в тот момент, когда бокал был возле его бороды. Приэтом он невольно прикоснулся к бороде краем бокала и стряхнул реактив.Произошла химическая реакция, вино покраснело, все увидели это – я недаромпривлек ваше внимание к бокалу, – и сам Ткачев тоже увидел, как краснеетвино у него в бокале… Да тут еще господин Сильверсван очень удачно ввернулчто-то насчет Божьего суда… Понятно, что Ткачев потерял самообладание, и, нажавна него в этот момент, я вынудил его признаться в убийстве… – Но он тут жесбежал, – вставил Колзаков.

– Я ожидал этого, – Горецкий кивнул, – ипосадил под окном Саенко, который должен был поймать, лейтенанта. Единственное,чего я не ожидал, – это появления в самый неподходящий момент на сценемоего севастопольского знакомца товарища Макара, который чуть не испортил вседело, оглушив Саенку.

– А он-то как здесь оказался? – поинтересовалсяСильверсван.

– Господина большевика партизаны отправили с поручениемк своим. Он перебрался на стрелку через Сиваш и должен был перейти фронт наэтом участке, чтобы попасть в Геническ к красным. Сначала он прятался всередине стрелки у соляного сторожа, потом – здесь, в этой деревне его пряталиу татар. Осматривая местность и выбирая путь перехода фронта, товарищ Макарслучайно увидел Ткачева. Эта встреча была роковой. Макаров давно подозревал,что лейтенант три месяца назад убил и ограбил большевистского курьераНазаренко, отправленного в Новороссийск за оружием, и что бриллианты могут бытьу него. Спрятавшись в кустах, Макаров следил за домом, и тут на свое несчастьеего увидел Муса.

Татарин мог зашуметь, привлечь к незнакомцу наше внимание,поэтому Макаров, ни на минуту не задумавшись, убил его. После этого, опасаясь,что его узнают, он переоделся в женское платье и продолжил слежку. Дальнейшеевы знаете: Макаров оглушил Саенку, который караулил под окном, напал наТкачева, когда тот пытался убежать от нас после своего признания в убийстве.Большевик смертельно ранил лейтенанта, но не успел найти бриллианты, потому чтомы с вами его спугнули. А потом – погоня, и остановившие его выстрелы капитанаКолзакова… Вот, собственно, и вся история.

* * *

Глубокой ночью дом угомонился. Колзаков похрапывал в темнотес чувством выполненного долга. Борис лежал на кровати, не раздеваясь, он и несобирался ложиться. Стихли последние шорохи, ни одна дверь больше не скрипела.

Борис встал, нашарил в темноте ботинки и вышел, крадучись,из комнаты. На дворе было тихо, даже орех стоял недвижим, ни одна ветка нешелохнулась. Борис осторожно обогнул дом.

«Господи, сделай так, чтобы она оставила окно открытым!» –мысленно взмолился он.

Он нажал на раму, она легко подалась. Он шепотом позвалЮлию. Никто ему не ответил, хотя он чувствовал присутствие в комнате человека.Совершенно бесшумно Борис перекинул ноги через подоконник и в полной темнотедвинулся по комнате к TOW месту, где стояла кровать.

– Прости меня! – шепнул он в темноту и протянулруку.

Юлия лежала на спине и плакала беззвучно, без рыданий ивсхлипываний. Он приподнял легкое, почти невесомое тело, губами пыталсявытереть слезы.

– Прости меня, прости… – все повторял он.

Она ничего ему не отвечала, только вздыхала. И тогда онпонял, что плачет она совсем не из-за него. Слезы по-прежнему текли у нее пощекам, не останавливаясь. Острое чувство жалости кольнуло Бориса в сердце. Онобнял Юлию и прижал к груди.

– Не плачь, ну не плачь, – шепотом повторялон. – Все прошло, все закончилось, ты забудешь его, забудешь… Человек неможет горевать вечно. Ты оживешь, тебя будут любить… Она вдруг застонала иобняла его крепко-крепко.

– Люби меня, люби! Я не могу больше так жить!

Она шептала ему что-то в жару и страсти, он отвечал, бродяпересохшими губами по ее телу. Никто из них не слышал слов другого, ночувствовал их всей кожей…

* * *

На следующий день уезжали все, кроме Бориса и Колзакова.Полковник Горецкий выполнил все, что было намечено, – то есть арестовалбывшего председателя большевистского подпольного комитета Макарова, и междуделом еще успел расследовать убийство поручика Стасского. Раненый Макаров наутрочувствовал себя бодрее, и полковник распорядился погрузить его на подводу. Еготоварищей – двух татар – так и не нашли, – те сумели удрать либо жепрятались где-то у родственников.

Канонерка Сильверсвана была полностью разбита, нечего было идумать ее чинить. Поэтому капитан ехал вместе с Горецким в Севастополь за новымназначением. Немногочисленные матросы пока оставались на стрелке подкомандованием Колзакова.

Юлия Львовна тоже ехала в Севастополь. Борис оставил ее нарассвете спящую, и с тех пор они не сказали друг другу ни слова. Юлия Львовнабыла занята – сначала ухаживала за раненым Макаровым, потом долго разговаривалас хозяйкой.

К крыльцу подогнали две подводы, на одной сидел тот самыйравнодушный медлительный татарин, что третьего дня привез полковника Горецкогос Саенко.

Положили на подводу немногочисленные вещи. Юлия Львовнапервая подошла попрощаться.

– Прощайте, Борис Андреевич, – спокойно негромкимголосом проговорила она.

* * *

Борис изумленно поднял на нее взгляд. Это все, что онаспособна ему сказать – холодное «прощайте»? Глаза ее смотрели на негоприветливо, но отчужденно.