Греховный поцелуй - Эрика Ридли

Сьюзен сделала шаг назад и принялась разглаживать кружева на своем корсаже.

— Нет. Я говорила правду.

— Вы знаете ее лучше меня. Почему она могла это сделать?

— Откуда мне, черт возьми, знать? — Сьюзен принялась расхаживать по комнате. — Я подумала, что она все еще влюблена в него.

Эванджелина уставилась на нее:

— Но разве она не замужем за его братом?

— Это величайшая ошибка в ее жизни. Ну, если не считать убийства Хедерингтона.

— Франсина Радерфорд была влюблена в лорда Хедерингтона, — медленно произнесла Эванджелина, стараясь проиграть в уме те моменты, когда она была свидетельницей их общения.

— Безумно, — подтвердила Сьюзен. — Я делаю ударение на слове «безумно». Она долгие годы унижалась перед ним, ставила ему всевозможные ультиматумы. Но с таким хамом, как Хедерингтон, это не имело успеха. У него был единственный ответ на это: он принимался ухаживать за другими женщинами. По слухам, Франсина приняла предложение Бенедикта, чтобы вызвать ревность Хедерингтона, но, так как он не попытался вернуть ее, она была вынуждена идти до конца и выйти замуж.

— Но все это, похоже, давняя история, — нахмурилась Эванджелина.

Сьюзен кивнула:

— Верно. Но мне известна и недавняя. Я случайно услышала, как Франсина говорила Хедерингтону, что, если им повезет, он сможет одарить ее тем, на что не способен ее муж.

— Чем он мог бы одарить ее?

— Младенцем, Эванджелина.

Эванджелина открыла рот от удивления:

— Бенедикт Радерфорд не может стать отцом?

— По-видимому, не может.

— Но ведь у Франсины растет живот!

— Что? — изумилась Сьюзен.

— В этом-то и дело! Вот почему она совершила убийство. Чтобы стать матерью следующего наследника.

Сьюзен широко раскрыла глаза:

— И что нам теперь с этим делать?

— Мы ее остановим. — Эванджелина стремительно распахнула дверь: — Скорее за ними, пока еще не поздно!

— Постойте! Возьмите это. — Сьюзен открыла выдвижной ящик с дорожным комплектом письменных приборов и сунула в руки Эванджелины сложенный листок. — Это копия скандального листка, в котором появилась эта колонка. Я сохранила все статьи, чтобы напоминать себе, что происходит, когда не хранят секретов.

Эванджелина взяла бумагу и бросилась на поиски Гэвина.

Она застала Гэвина с кистью в руке, добавляющим на холсте несколько завитков к роскошной гриве ее волос.

— Гэвин, я… Ангелы небесные, это я?

Он кивнул, не видя смысла отрицать это.

— Мне казалось, ты хотел написать меня обнаженной.

— Я подумал, что если напишу тебя одетой, то смогу повесить портрет на виду и буду им любоваться. Если, конечно, меня не приговорят за убийство.

— Никогда. — Она сунула ему в руки обрывок газеты. — За этим я и пришла к тебе. Я знаю, кто убил лорда Хедерингтона.

Он отбросил кисть и взял у нее листок бумаги.

— В самом деле? Кто?

— Франсина Радерфорд. Она беременна от Хедерингтона. — Эванджелина жестом указала на обрывок газеты в его руке: — Прочти эту статью, и ты поймешь. Бенедикт уже приказал заложить их карету, но Сьюзен позаботится о том, чтобы она не уехала. А я прибежала сказать тебе.

Сердце Гэвина бешено забилось. Постой! Если можно не опасаться виселицы, это означает… это означает…

— Постой, — сказал он умоляюще, привлекая Эванджелину в объятия. — Не покидай меня. Не уезжай. То, что я сказал прошлой ночью, правда. Я хочу… Подожди меня. Я сейчас вернусь. Только хочу убедиться, что Франсина не улизнет до приезда судейских.

Он прижался к ее губам поцелуем и выпустил из объятий. Но только на мгновение. Слава святым! Если Франсина будет арестована, он сможет выполнить все обещания, которые так хотел дать Эванджелине прошлой ночью.

— Я буду ждать твоего возвращения, — пообещала она, улыбнувшись. — Откровенно говоря, мысль об отъезде вызывает у меня желание утопиться в ближайшей реке.

По его рукам пробежала дрожь. Не успев задуматься над своими словами, он сказал:

— Так погиб мой отец.

Эванджелина побледнела:

— О нет. Я не собиралась… я думала о карете… и знала, что ты ничего с ней не сделал, но…

— Я во всем виноват.

− Что?

Эванджелина отступила на шаг и остановилась, безвольно опустив руки.

Он содрогнулся и решил все ей рассказать.

— Помнишь, моя сестра упомянула о моей любви к скачкам?

Она кивнула, хмурясь. В глазах ее застыл страх.

Черт возьми! Он не хотел ей рассказывать об этом… но она заслуживала правдивого признания. Она должна была услышать его от него, а не питаться слухами и видениями.

Он испустил долгий вздох:

— Мне было семнадцать лет. Я проводил каникулы дома. Приказ отца «позаботиться о моей безопасности» я воспринял как еще одну попытку управлять моей жизнью. Он хотел меня лишить возможности участвовать в скачках? Отлично. Как только он отвернулся, я умчался в его уже заложенной карете. Один. Бесшабашный. Я услышал тошнотворный скрип, заставил лошадей остановиться, спрыгнул на землю. Удивительно, что я не погиб тогда же на месте. Еще четверть часа, и передняя ось разломилась бы пополам. При той скорости, с которой неслась карета, я был обречен.

Голова Эванджелины склонилась к плечу, выражение ее лица было смутным.

— Судя по всем отзывам, ты был неисправимым дьяволенком, но я не вижу, как твое безрассудство могло сделать из тебя убийцу.

— Моей первой ошибкой было то, что я поссорился с отцом на глазах слуг и брата с сестрой. Я кричал, что он не может заставить меня делать то, что я не хочу, и что он пожалеет, если попытается. Второй моей ошибкой было то, что я не обратил внимания на запрет отца, продиктованный лучшими намерениями, и умчался сломя голову в его карете. Моей третьей ошибкой…

Она положила теплую руку на его плечо, нежно его погладила:

— И что же стало твоей третьей ошибкой?

— Я не сказал ему о сломанной оси, — произнес Гэвин, откашлявшись, потому что слова не шли у него с языка. — Я знал, что карета в опасном состоянии, и не сказал ни слова. Не смог. Я знал, что отец придет в ярость.

Он закрыл глаза, чтобы отгородиться от воспоминаний, но это не подействовало.

Когда он снова их открыл, лицо Эванджелины было искажено ужасом.

— Я хотел на следующее утро заменить сломанную ось. Я не знал, что отец с матерью собираются уехать из дома и ужинать в другом месте. Карета ждала их. Она была готова. Если бы я задумался, мог бы понять, вспомнить. Но я не думал.