Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

— Вы все твердите, что мое недомогание не опасно и скоро я встану на ноги. Но вы так не думаете. Вы должны сказать мне правду!

В пять часов дочери короля, призванные Лабордом, уверенным, что им следует явиться одновременно с фавориткой, посетили отца. Николя в отчаянии взирал на толпившихся в спальне короля людей. Принцы, палатные дворяне, прислуга, врачи, хирурги, аптекари и просто любопытные беспрестанно сновали туда и сюда, невзирая на запреты. В комнате вновь стало душно. Около десяти часов Ла Мартиньер подал королю питье, а затем, осматривая язык, заметил на лице Его Величества подозрительные красные пятнышки. Не выказывая удивления, он попросил слуг посветить ему, сказав, что больной может не увидеть стакан с водой. Присутствовавшие при этом врачи с удивлением переглянулись, видимо, посчитав его слова проявлением ужасающего невежества. Однако виду никто не подал, и врачи отправились в соседнюю комнату на очередной консилиум. Николя тенью следовал за ними.

Никто не дерзал говорить открыто, все высказывались обтекаемо, с намеками и недомолвками, опасаясь прямо назвать болезнь, наличие которой, похоже, подозревали все. Кое-кто говорил, что, возможно, они имеют дело с кожной сыпью, другие — с ветряной оспой, но никто не произносил рокового слова. Слово взял Ла Мартиньер.

— Мы видим сильный жар, сильные головные боли, боли в поясничной области, сухость кожных покровов и высыпание на лице. Какое будет заключение?

В ответ раздались невнятные слова. Тогда первый хирург в отчаянии воскликнул:

— Однако, господа, похоже, вы все напрочь забыли нашу науку! Что ж, тогда заключение сделаю я: у короля оспа, с крайне нежелательными осложнениями, и, по моему мнению, ему уже не выбраться.

Он умолк, и воцарилась мертвая тишина.

— Ваши речи слишком дерзки, — произнес присутствовавший на консилиуме Дюра, первый дворянин королевской опочивальни.

— Сударь — ответил Ла Мартиньер, — я вижу свой долг не в том, чтобы льстить Его Величеству, а чтобы говорить правду о его здоровье. А мои слова не сможет опровергнуть ни один из присутствующих здесь господ. Все думают так же, как и я, но я один осмелился произнести это вслух, ибо считаю делом чести называть вещи своими именами.

Среди собравшихся послышался глухой ропот.

— Значит, король больше не встанет? — произнес герцог де Дюра. — Но в таком случае что мы можем сделать?

— Ухаживать за ним и продолжить его жизнь настолько, насколько это окажется возможным, ибо своих сил у него больше нет; он хотел пойти против природы, но природа ему не позволила.

— Неужели все уверены, что речь идет именно об этом заболевании? — подал голос Лемонье. — Я слышал, король переболел оспой в 1728 году. Но теперь, в его возрасте!

— Возраст Его Величества дела не меняет, — вздохнул Лори. — В прошлом январе господин Дубле, канцлер королевы Испании, дядя маркизы де Монтескье и графини де Вуазенон, умер от оспы в семьдесят восемь лет.

— На каком основании вы считаете, что болезнь приняла столь серьезный оборот? — спросил Лоссон, личный врач дофины.

— Увы, — ответил Ла Мартиньер, — симптомы говорят о самой опасной форме заболевания. Пятна сыпи начинают сливаться в единую поверхность. Вы заметили, что пустулы возникают не отдельно, а кучками? Все тело, а особенно голова, вскоре распухнет и начнется непрерывное слюнотечение. Подобная форма заболевания, часто осложненная покраснением кожных покровов и гнойниками, обычно уносит больного через одиннадцать дней.

Ответом на выступление хирурга стала испуганная тишина.

— Я уверен, мы сможем исцелить короля, — произнес Лемонье.

— Можно попробовать, — ответил Ла Мартиньер, — но мы не можем изменить природу, ибо ей мы обязаны больше, чем усилиям тех, кто пытается нас исцелить!

— О методах лечения много спорят, — вновь подал голос Лассон, — и мнения в этой области разделились. Немцы считают, что пускать кровь следует крайне редко, в то время как Абу-аль-Касим аз-Захрави предписывает кровопускания вплоть до полной потери сил.

— Говорят, — робко промолвил аптекарь, съежившись под гневными взорами, устремившимися на непрошеного советчика, — когда больного надо заставить пропотеть, безотказным средством является конский навоз. А еще навоз исцеляет горло.

— Плевать на навоз! — воскликнул Ла Мартиньер. — Чтобы облегчить состояние больного и удалить содержимое пустул, надо поставить вытяжные пластыри и промывать язвочки целебными отварами, дабы начался процесс заживления. Мы обязаны любыми средствами прекратить образование гноя, а затем начать подсушивать гнойники. Нельзя допустить, чтобы гной проник внутрь организма. Надо поить больного очищающими настоями, смазывать кожу ароматическими маслами и мазями на основе розового масла. Замедлить высыпание посредством отваров козельца, чечевицы и лекарственного ласточника. Увеличить объем напитков, разжижающих кровь, а для поддержания сил давать светлый нежирный бульон, не провоцирующий лихорадку.

По окончании консилиума Николя отыскал Лаборда и шепотом сообщил ему заключение светил медицины. Лаборд побледнел. Врачи запретили членам королевской семьи входить в комнату к монарху. И во всеуслышание объявили, что у государя оспа. Началась паника: все боялись заразиться. Слов о том, что болезнь хоть и заразная, но «Его Величество переносит ее мужественно и вскоре пойдет на поправку», никто не слушал. Среди царствующих домов Европы семья Людовика оказалась единственной, отвергшей оспопрививание; правда, пока никто из ее членов не болел этим недугом. Поэтому первой заботой стало удалить из покоев короля дофина; супруга сумела увести его. Принцы отбыли сами, остались только герцог Орлеанский, граф де Ла Марш, герцог де Пантьевр и принц Конде, заявившие, что они переболели оспой, а потому намереваются по-прежнему видеться с королем. Королевские дочери — Аделаида, Виктуар и Софи — твердо решили стать отцу сиделками и расположились в личном кабинете короля и гостиной с часами.

Среди придворных началось своеобразное соревнование — кто быстрее сбежит из Версаля. Смущенно улыбаясь, Лаборд подошел к Николя и попросил его как можно скорее покинуть дворец. Однако тот заявил, что несколько лет назад, по дружескому совету Семакгюса, ему сделали прививку. Так как эпидемия оспы вспыхивала периодами, корабельный хирург уговорил всех обитателей дома Ноблекура, включая и его хозяина, подвергнуться профилактической процедуре. Комиссар согласился сразу: его отец, маркиз де Ранрей, всегда выступал ярым сторонником всяческих новшеств; вдобавок он помнил, как английский офицер, живший пленником в Геранде, убеждал его в действенности вакцины. Теперь, к великой радости его друга, он мог остаться. Остался и Гаспар, лакей в голубой ливрее, убедивший всех, что переболел оспой в детстве. Когда явилась графиня дю Барри, дочери короля встретили ее приветливо: болезнь монарха сблизила их. После тревожной ночи Николя отправился в апартаменты первого служителя королевской опочивальни; там он привел себя в порядок и написал две записки — Сартину и Ноблекуру, где сообщал им о болезни короля и извещал, что задержится в Версале.