Такое долгое странствие - Рохинтон Мистри

на спине), поворачивалась в разные стороны, демонстрируя выпирающие под шортами «полумесяцы». Он скользнул взглядом, надеясь, что тот выражал отсутствие какой бы то ни было заинтересованности. Нужно дойти до отчаяния, чтобы… Этой не мешало бы побриться. А у этой формы – как продолговатые баатли[225] манго. А у этой – как шины из автомагазина. Снаружи это место выглядит лучше, чем внутри. Но говорят, на Колабе[226] есть красивые проститутки высшего класса. Колабские девушки по вызову зарабатывают большие деньги на туристах с Ближнего Востока, арабах, которые обожают AC/DC[227], туда-сюда…

Комнаты, в которые ему удавалось мельком заглянуть, выглядели отвратительно убого. Кровать, на ней тонкий комковатый матрас – ни простыней, ни потолочного вентилятора, ни стула, ни стола. В одном углу – таз и маленькое зеркало. Где же душистые шелковые простыни, комнаты с кондиционерами, освежающие и алкогольные напитки – вся та роскошь, о которой трубили хозяева заведения? Где танцовщицы, в совершенстве владеющие искусством, наслаждение от которого, как говорят, способно свести мужчину с ума? От того, как двигались эти женщины, как они выставляли себя напоказ, у мужчины было столько же шансов сойти с ума, сколько выздороветь после операции на сердце, выполненной мясником с Кроуфордского рынка. Густад вскарабкался на третий, последний, этаж. Вот так всегда: все выглядит чудесным со стороны. А когда посмотришь вблизи – сплошное разочарование.

Песня закончилась и тут же началась сначала: «Dil deke dekho, dil deke dekho, dil deke dekhoji…» – наверное, очень уж кому-то она нравилась. Густад постучал в дверь напротив лестницы. Дверь приоткрылась. Он не знал бородатого мужчину, выглянувшего в щель. Потом мужчина заговорил, отворив дверь настежь:

– Мистер Нобл! Пожалуйста, входите. – Голос был знакомым. Теперь, по истечении нескольких месяцев после визита Густада на Чор-базар, Гулям Мохаммед избавился от повязки и обзавелся бородой.

Густад осторожно вошел. Комната была такой же, как те, в которые он мельком заглядывал, только вместо кровати здесь стоял письменный стол. На стене позади стола висели портреты Махатмы Ганди и Джавахарлала Неру в рамках.

– Садитесь, пожалуйста. Я вас ждал. Спасибо, что так быстро пришли. – Любезен и вежлив, как всегда, подумал Густад. Как будто ничего не случилось. – Вы прочли об этом в газете?

– Вчера, – подтвердил Густад.

– Должно быть, вы недоумеваете, что происходит. – Он слегка раскачивался, сидя на стуле, потом вдруг замер. – Это правда. Наш дорогой друг действительно в тюрьме. Но все остальное – ложь. Грязная ложь. Вы ведь знаете: все, что пишут в газетах, – неправда.

«Соль и перец, имбирь и чеснок», – припомнил Густад собственные слова о пропагандистских домыслах, которые, бывало, повторял Сохрабу.

– Я знаю, как следует читать газеты, – сказал он, – но тогда откройте мне правду вы. Зачем Джимми послал мне миллион и велел положить его на банковский счет? Скажите же мне правду. – Он чувствовал, как вскипает в нем гнев, хотя и знал, что с этим человеком нужно быть очень осторожным. – А также расскажите мне про кошку и гигантскую крысу с отрезанными головами под моим кустом.

Он очень внимательно наблюдал за реакцией, но лицо Гуляма оставалось совершенно бесстрастным.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Нобл. У нас в НАК нет времени играть с кошками и крысами. Но вот что я вам скажу: у Билибоя есть враги. Вся эта история была состряпана людьми на самом верху, чтобы прикрыть собственные грехи. – Он наклонился ближе. – Я рад, что вы спросили про деньги. К несчастью, я не могу ответить на ваши вопросы. Билибой все расскажет вам сам в положенное время. А пока вам придется просто довериться ему.

– Думаю, я и так уже слишком ему доверился.

– Полноте, мистер Нобл, не следует сердиться на друга, когда он более всего в вас нуждается.

– Что вы имеете в виду?

– Его жизнь в опасности, – ответил Гулям Мохаммед. – Он… – «Dil deke dekho» потонула в поднявшихся криках и визгах. Гулям вскочил со стула и, выглянув в окно, проверил глухой переулок внизу, потом открыл дверь и прислушался. Женщины кого-то поносили – мужчину, судя по оскорбительным насмешкам, касающимся его мужских достоинств, которые они беспрерывно громко выкрикивали. Гулям, а за ним и Густад вышли на лестничную площадку. Воздух борделя, насыщенный удушливыми ароматами эфирных масел, теперь заполонил еще и поток цветистых ругательств.

А потом сквозь весь этот гвалт прорвался безошибочно узнаваемый высокий голос, бурно тараторивший:

– Пожалуйстапожалуйстаодинразтолькоодинраз. Быстробыстропотереть. Пожалуйставозьмитеденьги. Дайтепотрогатьодинтолькоразприжатьпожалуйста.

– Поверить не могу! – сказал Густад.

– Во что?

– Этот голос! Это Хромой Темул, мы живем в одном доме. Несчастный парень с мозгами набекрень.

– Вы уверены?

Похоже, у него отлегло от сердца, отметил Густад.

– Абсолютно. Но что он здесь делает?

– То же, что и остальные мужчины, полагаю.

– Этого не может быть, он ведь – как ребенок. Кажется, его надо выручать.

Ссора на нижнем этаже была в разгаре. Гидравлическая Помпа, любимица механиков, с губами, красными как кровь, и глазами, черными как уголь, свирепо таскала Темула за ухо. Их плотно окружали женщины, норовившие стукнуть его по голове, ущипнуть, дернуть за волосы. Они забавлялись этой игрой, оставаясь для него вне досягаемости, между тем как он пытался схватить кого-нибудь из них за грудь или залезть рукой под юбку.

– Пожалуйстапотрогать. Пожалуйстаодинразпотрогать. Возьмитеденьгипожалуйста. – Он протягивал круглую жестяную банку из-под сигарет, в которой звенели монеты, но никто не брал ее.

– Темул! – крикнул Густад. – Прекрати!

Жадные руки Темула вмиг опали. Он стал озираться в поисках своего любимого Густада и увидел его на середине лестничного марша.

– ГустадГустадГустад. – Он помахал ему своей жестяной банкой. Амазонка с кроваво-красными губами продолжала держать его за ухо. Прицельный удар выбил банку из руки Темула, она упала, открылась, и монеты – большей частью по двадцать пять пайс – раскатились по полу. Женщины вмиг замолкли.

– Что за бедлам вы здесь устроили? – грозно вопросил Гулям Мохаммед. – Это уважаемое заведение, а не какой-нибудь третьесортный rundi-khana[228].

Женщины хором запротестовали:

– Мы не виноваты, этот парень…

– Он все время просит потрогать и…

– Нет такого закона, что мы должны задирать юбку перед каждым, кто может заплатить!..

– Говорят, что у сумасшедших они большие, как у лошади! Мы не желаем, чтобы нам причинили вред!..

Гидравлическая Помпа продолжала держать Темула за ухо, пока ее подруги изливали свое возмущение.

– Хватит! – рявкнул Гулям. – Я достаточно наслушался. Отпусти его ухо!

– Аррэ, он снова начнет хватать, он же совсем чокнутый! – сказала она скрипучим как наждак голосом.

– Не станет. – Гулям Мохаммед посмотрел на Густада. Как только Темула отпустили, женщины попятились назад. Он стоял неподвижно, с виноватым видом.

– Что все это значит, Темул? – укоризненно сказал Густад. – Что