От Сталина до Путина. Зигзаги истории - Николай Анисин

После того Шохин пытается получить договоры о передаче ДСНК. Немецкий нотариус К. Келлер отписывает ему, что Полторанин запретил знакомить с договором третьих лиц без его письменного разрешения. Шохин, получив этот ответ, бьет челом перед Черномырдиным, и тот пишет бургомистру Берлина г-ну Дилгену, где сообщает, что правительство РФ никому и никогда не разрешало переоформлять ДСНК на некое германское общество с ограниченной ответственностью и просит не допустить переоформления. Подписавшись под этой просьбой, Черномырдин также обязан был позаботиться о наручниках для Полторанина. Но почему-то не позаботился. Это за него попытался сделать вице-президент Руцкой, обнародовав историю с преступным дарением ДСНК. Чем закончилась его попытка, известно: Ельцин указал передать Дом в ведомство Полторанина – Федеральный информационный центр, и историю с передачей ДСНК замяли. Руцкому же пришили уголовное дело со счетом в зарубежном банке.

Растранжиривать нашу зарубежную собственность у нас безопасно, разоблачать аферы – чревато расстрелом и тюрьмой. Судьба Верховного Совета и Руцкого доказывают последнее.

Мы видим: палач надевает перчатки и входит в 5-й номер гостиницы «Англетер», где Поэт усыплен снотворным.

Нам дано понять: его умерщвление есть исполнение приговора. Кем вынесен приговор, мы должны решить сами.

Спектакль МХАТа им А.М. Горького «Версия “Англетер”» – не детектив. Он не раскручивает историю преступления от замысла до исполнения. Но вскрывает причины убийства, которое 70 лет выдавалось за самоубийство.

Все действо спектакля происходит в пятом номере и коридоре «Англетера». Но туда – за стены ленинградской гостиницы – постоянно врывается шум другого действа, совершаемого в Москве – XIV съезда ВКП(б).

На сцене – лишь два действующих лица: Сергей Есенин и Партия. Первое лицо играет один актер, второе – десять остальных.

У Есенина нет не только партбилета, но и паспорта. На нем висят семь уголовных дел за хулиганство. Но он живет в гостинице для партактива и пьёт в своём номере вино с этим активом. Его книги издаются. Ему предлагают возглавить журнал. Всё гладко у Поэта с Партией.

Но он кричит со сцены, что жаждущих получить от него по морде слишком много, что его толкают к хулиганству, дабы представить психобандитом, что за ним везде и всюду ведется слежка.

Верить ли нам актеру Валентину Клементьеву? Можно и не верить. Можно предположить, что его герой, известный дебошами в Европе и Америке, страдает раздвоением личности или паранойей – манией преследования.

Но Клементьев читает стихи Есенина. Последние, недавно написанные стихи, которые никак не оставляют шанса держать Поэта за психа. И когда он сдергивает скатерть с тарелками и бутылками, то демонстрирует не болезнь, а норов творца, не желающего быть птичкой в клетке: «Теперь, когда судорога душу скрючила, и лицо – как потухающий фонарь в тумане, я не строю себе никакого чучела. Мне только осталось – озорничать и хулиганить…»

На сцене МХАТа нет Есенина с раздвоенной личностью. Но есть раздвоенность Партии, которая и порождает её двойственное отношение к Поэту: внешнюю к нему благосклонность и тайную войну с ним.

Все, кто окружает Есенина в «Англетере», – либо члены Партии, либо тайные агенты её вооруженного отряда – ГПУ, известного ранее как ВЧК. Но что общего у горничной Вари и поэта Вани Чемодурова с журналистом Жоржем Филипповым и чекистом Яковом Блюменталем?

Жорж ходит в Смольный как к себе домой и, значит, близок к Зиновьеву-Апельбауму, безраздельно властвующему в Ленинграде. Блюменталь, судя по его повадкам, – из тех «железных» людей в кожанках, которые в Гражданскую ездили в бронепоезде вождя Троцкого-Бронштейна и массовыми расстрелами наводили дисциплину в Красной Армии.

Зиновьев прибыл делать революцию в России в спецвагоне из пансионатов Швейцарии. Троцкого доставили на спецпароходе из банкирских салонов Нью-Йорка. Они привезли деньги на раздувание революционного пожара. Вокруг них сплотилась могучая еврейская община России. И им удалось возглавить недовольство народа и взлететь на нём к вершинам необъятной власти.

В декабре 1925 года власти Зиновьева с Жоржем и Троцкого с Блюменталем пошел девятый год. Они уничтожили всех, кто им открыто сопротивлялся. Они закрыли православные храмы, подменив веру в Бога верой в лозунги Партии. Они вывезли к родственникам за границу все драгоценности, накапливавшиеся в русских домах столетиями. И, наконец, они приступили к выполнению главного заказа своих хозяев из Швейцарии и США – к превращению России в сырьевой придаток Запада, начало которому положил Декрет Совнаркома о передаче всех основных российских источников сырья и энергии в концессию западным монополиям на 70 лет.

Они во всем преуспели. Но им трудно. Трудно колонизировать и держать в повиновении огромную страну, опираясь только на силы еврейской общины. И они вынуждены расширять свою Партию, привлекая в неё Варь и Вань.

Бестолковым этим Варям и Ваням, поверившим в свободу, равенство и братство всех трудящихся, и в Партии, и в её вооруженном отряде ГПУ-ЧК отводится роль холопов-надзирателей. Но их там становится всё больше, и они всё чаще начинают прислушиваться не к вождям Партии, а к обыкновенному, на первый взгляд, партийному клерку – Сталину.

Сталину не понадобился спецтранспорт для прибытия в революционный Петроград. Он добрался туда своим ходом из Сибири, куда семь раз ссылался и откуда шесть раз сбегал. Ему довелось много пожить среди Варь и Вань. Он хорошо их узнал, научился подбирать ключики к их умам и душам и теперь пытается, играя на их чувствах, увести их изпод влияния вождей.

Именно возвышение Сталина стало причиной особого интереса к Есенину со стороны троцкистско-зиновьевской элиты Партии. Авторы «Версии “Англетер”», драматург Алексей Яковлев и режиссер-постановщик Татьяна Доронина, – прямо об этом не говорят. Но показывают, как жутко нервничает Жорж (народный артист Николай Пеньков), зазвавший в Ленинград Есенина, когда заходит речь о происходящем в Москве съезде Партии.

Чего так трясет и колотит соратника Зиновьева от упоминаний о съезде? Ему не хочется выполнять грязную работу – умерщвлять Есенина. Но её можно избежать лишь при одном условии – разгроме Сталина. Если Троцкий и Зиновьев сохранят полный контроль над Партией, приказ об убийстве может быть отменен – тогда Есенин будет не опасен.

Пусть себе вопит о еврейском насилии над русскими:

Пусть грозит карами за разграбление России под флагом марксизма:

Пусть взывает к национальной гордости: