Спасти Цоя - Александр Долгов

Разволновалась она настолько, что вскочила на ноги и стала ходить туда-сюда по комнате, а на последних моих словах, где стояла, там и грохнулась, хорошо, что рядом диван оказался – для нее мое предложение оказалось настоящим шоком. Но по глазам ее я понял – моей идеей она прониклась. Да, идея хороша, хоть и возникла спонтанно, мне и самому понравилась – тут я явно обогнал их время.

На следующий день, как я уже упомянул, Шульц должен был сдавать латынь и по этому поводу вряд ли переживал. Сами понимаете, человек, дописавший «Хронику Ливонии» за Генриха Латвийского и по мудрому наущению прадеда по-настоящему выучил мертвый язык ливов (таких знатоков по всему миру не более полутора десятка), по поводу заурядного экзамена и не думал печалиться… За ночь он оклемался, обвыкся с полученной от меня информацией, и, похоже, чувствовал себя вполне недурно. Утро для него началось, как обычно, – с музицирования, еще толком не продрав глаза, не умывшись и не одевшись, он в одних трусах уселся писать партитуру, на деле оказавшуюся длинной «портянкой», как ее обычно называют в своей среде профессиональные музыканты, – длинной бумажной лентой, склеенной из листов ватмана. Шульц находился в самом финале своей кропотливой работы – ему оставалось переложить на ноты всего две последние части «Таркуса» – «Поле битвы» и завершающую инструментальную – «Акватаркус». Без конца перематывая назад магнитную пленку и ставя ее на нужное место с помощью цифровой шкалы, имевшейся на корпусе магнитофона, Шульц всякий раз пытался «поймать» самое начало «Поля битвы» – там, где после сокрушительного, но непродолжительного соло Палмера на ударных очень эффектно включается электроорган Эмерсона и так мощно и величественно вступает в игру, что аж мороз по коже дерет… Так вот, что-то у Шульца не получалось, не мог поймать нужные ноты и все крутил и крутил пленку, а параллельно пытался снять проигрываемый кусок, пробуя воспроизвести его на своем доморощенном органчике. Как сейчас помню – это была компактная «Юность-70», облицованная в пластиковый корпус бледно-оранжевой окраски, невысокая такая, стоящая на низких, чуть более полуметра, металлических ножках. Как отметил Шульц – инструмент вполне себе приличный, позволяет с помощью ручек менять тембровую окраску в большом диапазоне и добиваться характерных жанровых звучаний, начиная с эстрадной и народной музыки до звучания органа, что ему было и нужно.

– Чувак, с добрым утром! – обратился ко мне Шульц, наконец заметив, что я встал и, продолжая делать очередные пометки в партитуре, договорил, – там мать на кухне пожрать нам оставила, иди сходи подкрепись, заодно чай нам заваришь.

Но мне совсем не улыбалось хозяйничать вместо Шульца, и я решительно отвертелся, сославшись на то, что еще не проголодался.

– Ну, как знаешь, чувак, мое дело предложить, – буркнул под нос Шульц и снова, остановив пленку, крутанул ее назад.

Делать мне особенно было нечего, и я решил почитать. Книг вокруг меня была просто прорва: они валялись везде, позабытые под диваном, на столе, под столом, на подоконнике, короче, были повсюду, не говоря уже о тех сотнях, которые чинно стояли в книжных шкафах, но глаза мои почему-то уставились только на одну, лежавшую на столе прямо передо мной, рядышком со свитками. Довольно увесистый потрепанный томик, с изорванным корешком и полустертой надписью на обложке… Я потянулся за ним, вот так история – та самая «Хроника Ливонии», о которой мне Шульц прожужжал все уши, и, судя по всему, она была настольной книгой моего друга.

С интересом начал ее листать. Издание было старым, еще довоенным – 1938 года, потрепанным, с пожелтевшей от времени бумагой и блеклым, кое-где даже стертым шрифтом и множеством пометок карандашом на страницах, как латинских, так и русских, но вполне себе читаемым при дневном свете или ночью с хорошей яркой лампой. И, кстати, книга была издана в Ленинграде… Перевод с латыни Аннинского, Сергея Александровича, известного советского историка-архивиста и латиниста. Ого! – больше шестисот страниц без картинок, если не считать одну-единственную иллюстрацию с картой Ливонии начала XIII века, напечатанного в конце книги, как приложения… Заглянул в оглавление и увидел, что в книге два идентичных текста – один подлинный на латыни, другой – перевод на русский язык… Здорово! – меня это обрадовало, значит, можно будет проверить познания «мертвого» языка, решил, что буду читать оригинал, а, если станет что-то непонятно, всегда можно воспользоваться переводом, плюс к этому в книге имелись довольно обширные введение и комментарии переводчика – более двухсот страниц, сама-то «Хроника» занимала не очень много места – тоже около двухсот страниц – соответственно каждая – латинская и русская. Подумаешь две сотни – плевое дело! И я сразу прикинул, что смогу запросто ее осилить буквально за один присест, я вообще очень быстро читаю, просто пожираю книги и тут же принялся за чтение, но, собственно, взялся поначалу не за саму историю немецкой колонизации страны Ливов, занятно изложенную средневековым автором, а за краткое предисловие к книге некоего товарища Быстрянского, мимо которого никак нельзя было пройти. Умилил меня этот опус, выдержанный в самых что ни есть лучших традициях советской партийной литературы насчет руководящей роли партии большевиков и всякого такого, уже в первых строках автор ссылался на заветы и указания вождя нашей партии тов. Сталина о необходимости изучения истории народов СССР и тех народов, что в свое время – в данном случае Прибалтика – входили в состав Российский империи, а также не забыл про важные заветы других товарищей. Рангом пониже – Жданова и Кирова, последний, кстати говоря, ко времени издания книги уже четыре года как погиб от пули наемного убийцы… У меня, естественно, тут же возник вопрос, а куда, собственно говоря, подевался тов. Ленин с его заветами и указаниями? – вот они реалии 1938-го года… Странно, очень странно было это читать.

Позднее мы все-таки позавтракали, и Шульц вскоре укатил в университет, зачем-то прихватив с собой фотоаппарат, повесил его через плечо, точно заправский фотокорреспондент, к слову сказать, хороший у него был аппарат по меркам того времени, Шульц сказал, что лучше не бывает, надо полагать, полупрофессиональный, само собой советский, по-моему, «Зенит» или что-то в этом роде в кожаном коричневом футляре. Уходя, спросил меня, что я намерен делать, вместо ответа я помахал томиком «Хроники», он только хмыкнул в ответ, махнул на прощание рукой, хлопнул дверью и был таков.

Ну, а я с головой погрузился в чтение, «Хроника» меня, действительно, захватила, да что там захватила, я просто пожирал страницу за страницей, главу за главой и оглянуться не успел, как прочитал больше половины, дойдя до описания событий 1220 года или по средневековой летописи «двадцать второго года епископства Альберта…» Забегая чуть вперед, скажу, что дочитывал «Хронику» уже ночью, не в силах оторваться от нее, в общем, проглотил ее менее чем за сутки, и признаться, за временем не следил, часы то у меня, как помните, наверное, давно остановились, вот и время для меня замерло, пока читал, как вдруг неожиданно снова хлопнула входная дверь – это вернулся Шульц.

Как ушел, так и пришел – с фотоаппаратом наперевес. И в прекрасном расположении духа – латынь свою сдал на «отлично». Кто бы сомневался. Но доволен он был не столько успешной сдачей экзамена, сколько совершенно другим удачно провернутым дельцем, о котором поведал чуть позже, так что не буду по этому поводу торопиться, скажу только, что он оперативно накрыл стол – сам голодный был, как волк, а в доме у Шульца, похоже, всегда имелась еда, матушка не забывала заботиться о единственном сыне, хоть и пропадала целыми днями на работе, и позвал меня обедать или ужинать? – уж сам не пойму.