Секретная политика Сталина. Исповедь резидента - Георгий Агабеков

– Кто же его арестовывал? – спросил я Минского.

– Дело было ночью, часа в два. Искали кого-нибудь из начальников секторов для назначения на операцию, но никого не нашли, за исключением Вани Ключарева. Его и послали с несколькими комиссарами. Да! Теперь только я понимаю, откуда сын Троцкого всегда знал, когда мы отправляем из Константинополя секретного курьера. Ясно, что его информировал Блюмкин, – продолжал Минский.

Мне не сиделось на месте. Я хотел узнать все подробности о Блюмкине, поэтому я направился к кассиру ИНО Ключареву, с которым был в приятельских отношениях. Застал я его хмуро сидевшим в своей крохотной комнате, уставленной несгораемыми кассами, и что-то вяло заносившим в ведомость размером с хорошую московскую жилплощадь.

– Здорово, Ваня, что ты сегодня такой бледный? – спросил я, стараясь подойти к интересующему меня вопросу издалека.

– Да так, чувствую себя немного усталым, – уклончиво ответил он.

– Еще бы не устать, всю ночь небось не спал, – заметил я.

– С чего это ты взял? – подозрительно взглянув на меня, спросил Ключарев.

– Да брось, все уже знают, что Блюмкин арестован, расскажи лучше, как дело было, – сразу перешел я на откровенность.

– Ну, и работа была, скажу тебе, – начал Ключарев после некоторого раздумья. – Мы подъехали к квартире Блюмкина в час ночи. Я поднялся наверх один, но его не оказалось дома. Только я спустился вниз и вышел на улицу, смотрю – подъезжает такси, в котором сидели Блюмкин и Лиза Горская. Увидев нас, Блюмкин сразу догадался, в чем дело, ибо не успели мы подойти к его машине, как она уже повернула и умчалась. Мы вскочили в нашу машину – и за ними. Такси неслось по пустынным улицам, как дьявол, но ты же знаешь наши машины. У Петровского парка мы их нагнали. Видя, что им не уйти, Блюмкин остановил машину, вышел и кричит нам: «Товарищи, не стреляйте, сдаюсь. Ваня, отвези меня к Трилиссеру. Я ужасно устал», – обратился он ко мне. Потом Блюмкин повернулся к такси, где продолжала сидеть Горская, и сказал: «Ну, прощай, Лиза, я ведь знаю, что это ты меня предала». Это все, что сказал он. Потом всю дорогу до ГПУ он молча курил. Да, хороший был парень Яша, а пропал ни за что, – заключил Ключарев.

Мы молча продолжали сидеть и думали каждый свою думу. Из размышлений нас вывел телефонный звонок. Ключарев взял трубку и сейчас же передал ее мне. Это звонил Минский. Меня срочно вызывал к себе Трилиссер.

– Вот что, тов. Агабеков, – встретил меня Трилиссер, который на этот раз был в явно удрученном состоянии. – Вам придется отказаться от поездки в Индию. Вы, наверно, знаете уже, что случилось с Блюмкиным. Созданная им на Ближнем Востоке организация осталась теперь без руководства. Вам нужно немедленно выехать в Константинополь и принять нелегальную резидентуру. Посмотрите, кого из тамошних работников нужно снять и кого оставить. На помощь вам мы пришлем Аксельрода. Он хотя неопытный в нашем деле работник, но очень осторожный и знает языки. Пусть он займется Египтом. В Сирии и Палестине мы имеем людей, так что надеюсь, через пару месяцев по приезде вы сможете наладить правильную работу.

– О задачах ваших я много говорить не буду, – продолжал он, – вы их должны знать, руководя сектором. В данный момент нас очень интересуют палестинские события. Столкновения между евреями и арабами должны дать интересные для нас результаты, ибо английское правительство должно будет принять чью-либо сторону, благодаря чему будет иметься в наличии обиженная сторона, которую легко будет нам использовать против Англии. Палестина же важна как стратегический пункт, так как в случае столкновения с Англией дезорганизация морского движения через Красное море значительно поможет нам. Но в своей работе помните, что основная задача вашей работы должна заключаться в таком ее построении, чтобы аппарат мог действовать во время войны. Ну вот, я думаю, что это все. А с Индией подождем, пока не наладится работа в этих странах. Это со временем облегчит проникновение в Индию. Наконец, помните, что я возлагаю на вас большие надежды, и будьте осторожны в работе.

В это время вошел в кабинет секретарь Трилиссера и доложил, что из внутренней тюрьмы передают о просьбе Блюмкина, желающего поговорить с ним.

– О чем мы еще можем говорить? Передайте, что мне сейчас некогда, – ответил Трилиссер.

– Да, кстати, вот записка Блюмкина о положении нашей агентуры. Ознакомьтесь и верните мне, – обратился опять ко мне Трилиссер. – Итак, постарайтесь на будущей неделе выехать, – протянул он мне руку, и я оставил кабинет.

Переданная мне докладная записка начиналась с 27-й страницы. Она начиналась так: «Теперь, закончив с политической стороной дела, перехожу к работе ГПУ, которую я, несмотря на мои сомнения, выполнял честно и добросовестно. (Ах, если бы мое партийное лицо было так же чисто, как моя работа по линии ГПУ)». Дата на записке была проставлена 8 октября, т. е. за неделю до ареста Блюмкина. Меня, так же как и всех остальных товарищей, очень интересовало, что писал Блюмкин в первых 27 страницах. Мы видели из остального текста, что там было признание, раскаяние, но в чем, в какой форме, мы так и не узнали, несмотря на то что были пущены в ход все связи. Никто из нас в ГПУ не видел этих страниц. Они, вероятно, были сразу переданы в Политбюро Сталину, где в это время решалась судьба Блюмкина.

Только в декабре, уже будучи в Константинополе, я узнал от приехавшего ко мне Аксельрода о судьбе Блюмкина. По постановлению коллегии ОГПУ он был расстрелян. Еще несколько раньше я получил частное письмо из Москвы. В нем один мой приятель писал о Блюмкине, работавшем на Востоке под псевдонимом «Живой»:

«Итак, друг мой, “Живой” помер, но дело его живет, поскольку оно находится в твоих руках», – писал он, переиначивая лозунг, выкинутый ЦК партии после смерти Ленина. – «Он [“Живой”] ушел от жизни, вопреки ожиданию, спокойно, как мужчина. Отбросив повязку с глаз, он сам скомандовал красноармейцам: “По революции, пли!”»

Для поездки в Константинополь мне нужно было взять турецкую визу на мой персидский паспорт. Мы пробовали получить визу через персидскую миссию в Москве, но безрезультатно. Требовалась моя личная явка в турецкое консульство.

Нарядившись в свой лучший костюм и надев вместо обычной кепки шляпу, я пошел в ГПУ. Дежурный комендант, хорошо знавший меня в лицо и пропускавший раньше без требования предъявления пропуска, на этот раз, увидев меня в шляпе, удивленно остановил и на всякий случай проверил мой пропуск. Поднявшись наверх, я направился прямо к Ключареву, у которого в кассе хранились разные золотые вещи, оставшиеся со времен реквизиций. Из них я выбрал себе золотые часы с толстой цепочкой, портсигар и пару бриллиантовых колец и, напялив все это на себя, принял вид богатого персидского коммерсанта. Затем, взяв такси, я поехал в турецкое консульство. Посетителей в консульстве не было, так что меня без всяких задержек пропустили к консулу.

– Для какой надобности вы хотите ехать в Стамбул? – спросил консул, перелистывая лежавший перед ним мой паспорт.