Диалоги с Евгением Евтушенко - Соломон Волков

Я показываю таможенникам удостоверение, что я член делегации. Они: «Это вы при себе держите!» – и начинается шмон! Обнаруживаются эти восемьдесят два номера «Современных записок», а кроме того, еще какие-то книжки. Всего у меня забрали, я точно помню, по описи сто двадцать четыре книги – порядочно! Черновики мои прихватили еще, помимо этих книг. Четыре с половиной часа меня обыскивали. Четыре с половиной часа! Личного обыска не было, так чтобы залезали в карманы, тоже не было, но когда я пошел в туалет, дверь держали открытой – вы представляете?!

Вышли… Жена Галя ко мне бросилась, она поняла уже, она опытный человек. Бросилась ко мне на шею и говорит – правильно совершенно: «Надо немедленно реагировать!» И я написал письмо. Тут же. Написал, что я возмущен, потому что я выполнял свою миссию – выступал, представляя свою страну, высоко держал знамя советской литературы – и что я прошу вернуть все книги, которые есть уникальная редкость… По-моему, в Ленинской библиотеке было что-то всего 18 номеров этих «Современных записок», я пробовал их там добиться…

Короче говоря, я в письме в КГБ, как опытный Маугли социалистических джунглей, объясняю, что нас все время призывают изучать врага и поэтому мы должны знать то, что о нас пишут. Это история, которую нужно изучать. Поскольку часто, когда называют каких-то писателей, нам просто невозможно полемизировать, мы их совершенно не знаем…

Но, к счастью, у меня конфисковали также и фотографии с Никсоном с его надписью.

Волков: Заодно прихватили.

Евтушенко: И все это попало к Бобкову. Я на Бобкова прямо написал, поскольку я его знал. Он же был начальником безопасности, когда я ездил на фестиваль в Хельсинки.

Волков: В 1962 году? Я уже забыл: это он тогда пытался вас вербовать?

Евтушенко: Нет, он тогда не пытался. Он пытался перед фестивалем в Москве…

Волков: А, вспомнил: в 1957 году!

Евтушенко: Да. А потом был начальником безопасности в Хельсинках.

Волков: Он отвечал за безопасность всего фестиваля или только советской делегации?

Евтушенко: Нет, советской делегации, конечно. Там были неприятные, так сказать, разные вещи. И тогда они с Павловым…

Волков: Секретарем ЦК комсомола…

Евтушенко: …попросили меня что-то об этом написать. И я ночью написал «Сопливый фашизм». И читал его утром на нашем пароходе. Утром, в пять часов, собрали всех, и я читал на борту. Потому что люди испугались всего этого. Там сожгли клуб, там девочке, какой-то балерине, сломали ногу… бутылкой. И так далее.

Волков: Те, кто протестовал против советской делегации, да?

Евтушенко: Да. В этот день Павлов сделал невероятную вещь – они успели перевести стихотворение на все-все языки. И мне официально Павлов сказал, когда мы в Ленинград приплыли на этом пароходе: «Герой нашего фестиваля – Женя Евтушенко, который написал замечательные стихи». Тут же был Филипп Денисович Бобков, который тоже спасибо выражал огромное, так сказать, что я поддержал нашу делегацию на фестивале. Он больше не приставал никогда ко мне с этими делами, с вербовкой.

Так вот. Я, естественно, Бобкову написал – возмущенно, гневно – с требованием вернуть мои книги. И вдруг мне никто не отвечает! Я звоню – никого нету… Галя говорит: «Надо продолжать, нельзя просто так оставлять. КГБ заиграет это дело, а книжки хорошие». Наконец, меня приняли. Не сразу, недели через три-четыре. Сказали, мол, изучаем это дело… В общем, вернули все книги, за исключением знаете какой? Анекдотов «Говорит Радио Ереван». За-чи-та-ли! И еще одну книжку не вернули. Это была книга Лидии Чуковской «Софья Петровна». Я ей потом рассказывал про это. Потому что эта книга была написана уже в Советском Союзе. А «Современные записки» вернули, они у меня дома и сейчас находятся.

Волков: Ну это большая ценность!

Евтушенко: Да. И была еще беседа с Бобковым. Я сказал: «Ну зачем всё это делать, зачем? Вы что, хотите, чтобы я родину больше любил? Да ее возненавидеть ведь можно за это!» – «Евгений Александрович, что я – за всех людей, что ли, могу отвечать?» – Бобков мне говорит. Я спрашиваю: «Скажите, а как вы узнали, что у меня столько книг таких?» – «А вы оглядывайтесь, Евгений Александрович! У нас уже доносов на вас – некуда складывать. Вы все-таки прислушивайтесь, что вы говорите, с кем общаетесь!» Раздраженно так сказал…

Евтушенко: У меня было одно время просто помешательство на эту тему: слежка, подосланные… Вообще у многих советских людей была паранойя такая.

Вот был случай у меня с моим другом, художником Олегом Целковым. Я, когда приезжаю в Париж, у него останавливаюсь обычно. Мы сидим, пьем. И вдруг приходит полицейский: «Вы месье Целков? О, у вас тут люди! А то, что я хотел сказать, конфиденциально». Олег начал: «Да вы садитесь, Тонька, – это жена Олега, – вам поесть даст!» Полицейский говорит: «Вообще-то я уже после работы, – почувствовал, что чем-то вкусным пахнет. И продолжает: – Значит, месье Целков, это будет между нами, и пусть ваш друг это учтет. Месье Целков, я заметил, что если в нашем аррондисмане в каком-нибудь доме появляется русский, то почему-то там же и другие русские начинают появляться. Вот так и с вами. Сначала вы были один. А потом появились еще русские, и еще русские». – «Что ж тут такого, – говорит Олег, – тянет нас друг к другу». – «Да, но как-то странно тянет. Дело в том, что многие из этих русских, – он их называл „совьетик“, „ваши совьетик“, – начали ко мне приходить и предлагать свои услуги в осведомительстве. И стали говорить: тот – то-то, этот – то-то… У меня многодетная семья. Я сначала, честно говоря, подумал, что сейчас раскрою шпионское гнездо целое, на повышение пойду. А потом понял, что ни одно уважающее себя государство не может в одном доме собрать столько шпионов – это же сразу может всплыть. И тогда я понял, что это какая-то болезнь ваша. Вы единственный, кто не пришел ко мне с доносом. Скажите, вас что, так воспитывали там, в вашем Советском Союзе?»

И еще. Я приехал к Питеру Спрэгу – миллионеру, моему другу, который в Нью-Йорке делил дом с Куртом Вальдхаймом, генеральным секретарем ООН.

Волков: И у которого Эдик Лимонов служил мажордомом.

Евтушенко: Да. И когда у Эдика собиралась компания эмигрантов, там обязательно была постелена газетка, на газетке селедочка, водочка… А мне, между прочим, притащили бутылочку «Шато Марго» из подвала Питера Спрэга – я обалдел, зная, сколько это вино стоит. И вот гости начали говорить о ком-то или друг о друге, что он – кагэбэшник. А потом все перессорились. В общем, как говорил французский полицейский: «Это невозможно! Кто вас там воспитывает, вас – совьетик?» И я тоже параноидальным стал.

Волков: На этот счет есть такое присловье: даже у параноика есть враги. Это первое. А второе, Евгений Саныч: мы можем вспомнить о вашем ближайшем друге в Америке Альберте Тодде, который сделал для вас невероятно много, который в трудных ситуациях находил выходы из, казалось бы, невозможных положений, здесь, в Америке, который организовал для вас охрану, когда ваша жизнь подвергалась опасности. Вот он – пример того, что мы называем компетентными органами. Которые могут работать во зло кому-то, а могут пытаться кого-то и защитить. В лице Тодда, вероятно, эти самые компетентные американские органы старались вас прикрыть. Такова была ситуация?