Миф об идеальном мужчине - Татьяна Устинова

Что-то там было, на этих фотографиях.

Что-то такое, что он упустил, просмотрел, и это тожевызывало острое чувство недовольства собой.

Вспомни, Ларионов. Что ты там мог увидеть?

– Не знаю я, для чего она тебе врала про то, что это Сергеяребенок, – сказал он вслух. – Очевидно, какие-то свои цели преследовала…

– Мы у нее спросим, – сказал Игорь. – Спросим, майор?

– Я так думаю, что наш дорогой Петя в тот вечер тоже уЭлеоноры был, – сказал майор задумчиво. – У него “Шкода Фелиция”, у 161 ВТ. Какбы проверить, не стояла ли поблизости его машина часов с трех и часов до пяти?Она ведь где-то недалеко от института живет?

– Напротив, – откликнулся Игорь задумчиво. – Проверим, чегож не проверить. Значит, все-таки брат…

– Я кассеты спер, – сообщил Ларионов доверительно. – Изавтоответчиков у родителей и у Петечки. Очень мне хочется понять, почемуМерцалов-старший про телефон наврал. Зачем?!

– Ну ты даешь, майор, – сказал Игорь весело. – По-настоящемуспер? Просто взял и спер?

– Где бы их послушать, ты не знаешь? У нас есть где-нибудь“Панасоники” с автоответчиками?

– Черт их не знает, – оказал Игорь. – У генерала точно есть.Хочешь, сходи к нему в приемную.

– Нет уж, я воздержусь пока, – пробормотал Андрей и снялтрубку с внезапно завизжавшего телефона.

Звонила Ольга сообщить, что она едет домой, что в институттретьего августа действительно приходил Евгений Васильевич Бойко, удалившийсянынче на Балтийское побережье, и что она разговаривала с Димкой, которыйсобирается завтра навестить квартиру покойного мецената из благотворительногофонда, и что она пойдет с ним.

– Хорошо, Ольгунь, – сказал Ларионов нежно. – Спасибо.

– Ну что? – спросил Полевой.

– Бойко приходил, – сказал Андрей. – Ольга сегодня винституте была, и народ там его признал. Ты в Калининград звонил?

– Звонил, – сказал Игорь. – Ребята обещали помочь. Ипограничникам я тоже звонил. Пока никаких сведений о том, что ЕвгенийВасильевич Бойко пересек границу Литвы, нет.

– Я думаю, он теперь быстренько в Москву засобирается, еслиу него главный клиент преставился, как ты думаешь? Не может же он фирму нам нарастерзание отдать?

– Не может, – согласился Игорь. – Пойдем, Ларионов, домой.Ночь на улице. А кассеты в собственном телефоне прослушаешь.

– Подожди, – попросил Андрей. – Подожди, Игорек. Давай лучшес тобой вот еще про что поговорим. Что мне делать с моей аптекаршей? За нейведь тоже следят…

Пригревшись в метро, Клавдия уснула и проснулась, толькокогда объявили остановку. Тараща глаза, она ринулась выходить, и оказалось, чтонапрасно – она выскочила из поезда на одну остановку раньше.

“Следующая – “Речной вокзал”, – сказал смятый сиплымидинамиками голос.

“Осторожно, двери закрываются, следующая – “Речной вокзал”,– а она со сна не разобрала как следует.

Из тоннеля несло теплым пахучим ветром; волосы шевелились,лезли в глаза. Клавдия устала, и ей очень хотелось домой, тем более Ларионовобещал позвонить.

Вдруг он позвонит, а ее не будет дома? Что он тогда будетделать? Перезвонит или не станет?

И Таню унесло в Сергиев Посад, даже поговорить как следуетне с кем.

Клавдия улыбалась, вспоминая, как он вошел в ее аптеку ичуть не сбил с ног старушку, и как посторонился, пропуская ее, и как потомподошел к прилавку и что именно говорил.

Такое вот необыкновенное явление природы – здоровенныймолодой мужик в плотных джинсах и кожаной куртке, пришедший, чтобы поговорить сней, с Клавдией Ковалевой.

Зеленая бумажная коробочка от аспирина, хрупкая и как будтоненастоящая в его грубых пальцах. Серые внимательные глаза, очень короткиеволосы. Андрей Ларионов.

Андрей Ларионов, который сказал, что никак не можетпроводить ее сегодня, зато завтра сможет точно. Который сказал, что позвонит ейвечером, и был при этом так серьезен, как будто клялся в любви.

Господи, да за одно только это мгновение она может выноситьлюбую слежку всю оставшуюся жизнь! Пусть бы только Андрей продолжал еюзаниматься… Конечно, это не слишком честно, кажется, это называетсяиспользование обстоятельств, ну и ладно. Она просто немножко попользуется ими,ведь других таких обстоятельств может больше не быть никогда…

В конце концов она еще и на автобус опоздала. Она выскочилаиз пасти подземного перехода, когда “Икарус”-гармошка уже захлопнул двери истал разворачиваться на пятачке, чтобы поехать в сторону Клавдиного дома.Клавдия бежала и махала, но он, конечно же, не остановился.

Клавдия еще некоторое время бежала за ним, как отставшийбелогвардеец за последним пароходом в Стамбул, а когда остановилась, тообнаружила, что совершенно одна на задворках базарной площади, освещенноймертвенно-синим светом единственного фонаря. Дневные продавцы давно ушли,народ, возвращающийся с работы, уже проехал, метро выплевывало людей вяло инебольшими порциями. Все они расходились в разные стороны и исчезали вчернильной темноте, куда не доставал свет фонарей.

Будь сегодня поосторожней, попросил Ларионов.

Вот тебе и поосторожнее…

Она быстро оглянулась по сторонам. Киоски кое-где былиоткрыты, и падающий свет выхватывал из темноты мокрый заплеванный асфальт идрожащие от ветра лужи.

Вроде никого и ничего подозрительного. Скорее всего еесоглядатай ждет у подъезда и удивляется, куда она пропала. И тоже хочет скореедомой. Его ведь, наверное, ждут с работы…

Когда она так думала, ей становилось не так страшно.

Кожаные ножны плотно охватывали щиколотку. Она вполне готовако всяким неожиданностям, да и вряд ли ее будут убивать рядом с метро, где,конечно же, есть милицейский пост и бабульки-вахтерши…

Клавдия вернулась на остановку. Куртка тяжело и влажновисела на плечах и совсем не грела. Нужно новую купить.

Какой-то человек прошел довольно далеко от нее и остановилсяу киоска. Она проследила за ним взглядом.

Руки замерзли, и она засунула их в карманы.

Пришел пустой автобус и, неуклюже пятясь, сталразворачиваться, расплескивая лужи.

Может, вернуться в метро?

Что там делать? Там светло и люди, но сидеть в метро до утраневозможно. Метро закроют, а Клавдию выгонят.

Господи, почему ей так страшно?! Ничего же не происходит.Она много раз возвращалась с работы в это время, и никогда ей не было страшно.Правда, теперь она не может утешить себя тем, что никому не нужна и вряд ликто-нибудь позарится на тощую, бедно одетую оглоблю, которая мерзнет наостановке.