Переводы с языка дельфинов - Юлия Миронова

— А в нестандартных? — спросила Алина.

— А в нестандартных… В зависимости от обстоятельств. Промедление часто оказывается весьма удачным решением. Часто я вижу такое решение, которое больше никому в голову не приходит. Не всегда, конечно, но, когда все идет не по плану, никто и не требует никаких гарантий.

Они въехали в Ольгино. Алина стала показывать дорогу к даче свекрови. Автомобиль Романа легко проходил по плохо расчищенным тропам дачного поселка.

— Только ты не подъезжай прямо к дому, а то мало ли чего они там удумают. Мы потихоньку подойдем.

— Собаки нет у нее? Не залает?

— Нет. Животных она не любит.

Стоял пасмурный декабрьский день. Свет в окнах дома говорил о том, что приехали они сюда не зря. Алина вздохнула с облегчением. Кто-то есть в доме, и этот кто-то тут неспроста.

Алина подбежала к двери и постучала. Роман встал рядом. Минуты две они оба чувствовали, что за ними наблюдают из-за шторки. Наконец Алина не выдержала и крикнула:

— Екатерина Афанасьевна! Семен! Кто-нибудь! Если вы немедленно не откроете, я выломаю дверь. Окно разобью, но в дом попаду! Через полчаса здесь будет милиция. Быстро открывайте!

Похоже, ей поверили, потому что за дверью послышалась возня, что-то шуршало, потом упало. Зазвенели ключи, и дверь открылась. На пороге стояла Алинина свекровь. Бледная, испуганная, дрожащая то ли от страха, то ли от холода: в доме было промозгло и сыро.

— Алина… А я тут… С Вовой вот сижу, — с трудом выговаривая слова, сказала она.

Бросив взгляд на свекровь: с последней встречи она сильно сдала, как-то сгорбилась, что ли, — Алина ворвалась в дом, пробежала по комнатам и нашла Вову в мансарде. Он лежал на диване, отвернувшись к стенке, и тихо стонал сквозь сжатые зубы.

— Вова! Вовочка, лапушка, что с тобой? — Алина кинулась к мальчику, повернула к себе. Вова был бледен, тяжело дышал, в уголках рта проступила белая пена, веки с синими прожилками вен еле прикрывали закатившиеся глаза. Алина чуть не упала в обморок при виде сына.

Подошел Роман и ужаснулся, увидев, в каком состоянии был мальчик.

— Нельзя терять ни минуты! — Резко, но бережно он взял Вову на руки и понес в машину, на ходу обратившись к Алине: — Пожалуйста, поторопись.

— Что вы с ним сделали? — заорала Алина в лицо свекрови.

— Да что ты орешь-то? — прикрикнула было Екатерина Афанасьевна, но как-то обмякла и тяжело опустилась на стул. Правая рука безвольно повисла. Хрипло втянув в грудь воздух, свекровь заговорила, с усилием произнося каждое слово: — Сема… его оставил, сказал… ты в курсе. Чего орать-то? Подумаешь, переночевал Вовка у бабушки, чего ты взбеленилась? Ну, спал плохо, конечно, непривыкший он на чужом месте. Так я ему успокоительное давала, как Семен велел: три раза в день по капсуле после еды.

— По какой капсуле?

И тут Алину словно током ударило: пропавшая четвертая упаковка!

— Роман, — выбегая, на ходу закричала она, — скорее в токсикологию! Он отравил его! Отравил все-таки, сволочь!

«Если с моим мальчиком что-нибудь случится, если он… если… я не знаю, что я сделаю с вами обоими». Запрыгнув на заднее сиденье, Алина осторожно взяла Вову на руки. Он не держал голову, она болталась, как пришитая. Руки были влажные и холодные, волосы на лбу слиплись, а из горла вырывалось свистящее дыхание. От одежды шел резкий запах.

Алина судорожно прикидывала, сколько капсул удалось этим тварям запихнуть в ребенка. Вчерашний вечер явно отпадает — Вовка уже спал. Сегодня время ужина еще не настало, да и не смог бы он в таком состоянии ничего проглотить. Видимо, мальчика рвало, и не один раз, но лицо его было умыто, только влажный воротничок рубашки, от которого пахло особенно остро, выдавал происшедшее. Значит, отраву дали на завтрак и в обед. А это две капсулы, если верить тому, что сказала свекровь.

— Роман, гони! Нам нужно быстрее в больницу, — сказала Алина, укрывая Вову пледом, который нашла на заднем сиденье. Отчаянно хотелось рыдать, ее всю трясло. Но она понимала, что нужно держать себя в руках — сейчас она отвечает за жизнь собственного ребенка, и холодный рассудок ей нужен как никогда.

— Все будет хорошо, — негромко сказал Роман, глянув на нее в зеркало заднего вида. И, то ли желая отвлечь ее, то ли на самом деле думая об этом, добавил:

— Алина, ты и вправду не догадывалась, что Вова Семену не сын? — Она отрицательно покачала головой. — Он же точная моя копия, посмотри внимательно.

И, глядя на них обоих, Алина увидела явное сходство. О странностях, присущих обоим, она уже думала. Алина посмотрела в окно: ехать еще примерно минут сорок… как долго! Она так устала за последние сутки, переутомление и недосып давали о себе знать. Она то проваливалась в сон, то снова вытаскивала себя из дремотного состояния… Еще немного, уже скоро они приедут. Еще немного. Уже скоро.

Только бы спасти Вову. То ли сон она видит, то ли кино? Однако мальчик, распростертый у нее на коленях, был реальностью. И ему было очень плохо. Она даже не могла сказать, в сознании ли он. Он не кричал, не бился, но сейчас Алина отдала бы собственное сердце, лишь бы Вовик снова стал беспокойным, озорным, кричащим мальчуганом. Пусть не говорит. Пусть не глядит в глаза. Только пусть будет живым.

Оставив мальчишку матери, Семен поехал… Куда поехал, зачем? Об этом он не думал, ему было все равно. Короткая остановка на заправке, горячий кофе, и снова дорога без всякой цели. Скорость немного успокаивала, на фоне однообразного пейзажа возникали недавние картины Семеновой жизни. Алина. Жизнь его семейная, затрещавшая по швам. Да что там — лопнувшая! То, что он натворил, — ужасно, а что оставалось делать? Он хотел вернуть свою девочку. Всегда был готов исполнять любые ее желания, угадывать все просьбы. Гордился ею, обожал, трясся, как над редчайшим сокровищем. И вот появился Вова, который разрушил Алинино очарование, спустил ее с небес на землю, скинул с пьедестала. Смириться с этим было невозможно. А он ему и не родной вовсе, оказывается.

Семен не спал больше суток, плохо понимал, где находится, машину он вел автоматически и обнаружил, что приехал к знакомому парку. Заглушил мотор, накинул куртку и пошел по аллее к пруду. В полынье плавали утки. Он походил вокруг пруда, вспоминая, как бывал здесь с Алиной. Прошел по аллее до скамейки. Здесь он впервые поцеловал ее. Алина тогда была такая милая, нежная, волосы белокурые чудесно пахли, и вся она была такая, такая… словно чистый воздух, которым дышать — не надышаться. И как это было восхитительно — знать, что эта красивая девушка принадлежит ему. Семен судорожно вздохнул, подавляя слезы. К черту! И он разрыдался, закрыв лицо руками.

Как жить дальше? Как жить без нее? Она никогда не простит и разговоры об интернате, и похищение это, и то, что он хотел сделать, и то, что он сделал сейчас руками своей матери. Парень умрет — в Ольгино его спасать некому, мать тоже не поймет, что произошло. Семен вытащил фотографию Алины, которую носил в портмоне. Боже, как они были счастливы! Он был готов на все ради нее. Она теперь не станет его любить. А любила?