Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Однако шли годы, а план по-прежнему ждал своего часа. Норвегия получила независимость, Нансен занялся политикой и стал послом в Лондоне. Однако складывалось ощущение, что дрейф на «Фраме» что-то убил в его душе. «Никто из нас, – писал он своей жене Еве, – не вышел сухим из воды после тех трех лет, проведенных в снегах. Ничто не остается безнаказанным». Но идея отказывалась умирать, и, когда в Лондоне Амундсен спросил о «Фраме», Нансен ответил, что сам имеет виды на Антарктику. Проницательный Амундсен почувствовал в его словах самообман и через три месяца снова написал Нансену:

Принято ли Вами какое-нибудь решение относительно путешествия, о котором мы говорили в феврале в Лондоне? Я бы почел за честь следовать за Вами и, возможно, быть Вам каким-то образом полезным. Но если вдруг это путешествие не состоится, я бы очень хотел осуществить свой собственный план – или, если говорить корректно, Ваш первоначальный план – пройти через Берингов пролив и попасть на полюс уже к осени.

Амундсен избрал для своего письма странно самоуверенный тон, имея на это веские практические основания. Он снова был финансово независим– благодаря усилиям Нансена, который все же смог уговорить норвежское правительство погасить долги своего младшего товарища, и 20 апреля Стортинг (норвежский парламент) выделил Амундсену 40 тысяч крон.

Условием для предоставления гранта стала передача в дар государству этнографической коллекции эскимосов-нетсиликов, собранной во время экспедиции на «Йоа». Отличная сделка! Но необходимости в ней не было, ведь Амундсен уже и так предложил государству эту коллекцию в качестве подарка. Конечно, меркантильность парламента задела его, но он не подал вида, ведь грант позволял решить основные финансовые проблемы. И теперь предстоящая поездка с лекциями по Америке превращалась из вызывающей депрессию задачи по погашению старых долгов в начало нового славного предприятия.

Нансен обещал принять решение по поводу «Фрама» после его возвращения из США, и вот в начале сентября 1907 года Амундсен, наконец, отправился к нему, чтобы услышать приговор.

Он был на одиннадцать лет моложе Нансена и теперь предъявлял права на трон, собираясь просить старого короля передать ему свой скипетр. Появилась уникальная возможность одолеть героя, ведь для всех своих соотечественников Нансен был неприступной и впечатляющей фигурой.

Вот что один из его друзей записал после одной из совместных бесед:

Нансен сказал: «Жизнь не имеет смысла. Нет ничего, что можно было бы считать ее смыслом, определенным самой природой. Смысл жизни – это исключительно человеческое понятие, которое придумали мы сами».

Это казалось похожим на порыв холодного ветра, прилетевшего из другого измерения.

Вилла Нансена называлась «Пологда», или «Полярные высоты», и символизировала личность своего хозяина, являлась ее логическим продолжением. Ведь он сам придумал и продумал весь проект. Это было высокое неприступное здание, похожее на какой-то замок из народных скандинавских сказок, выросший на холме над лесом. На самом верху в одной из угловых башен располагалась комната, из которой, находясь в полном одиночестве, Нансен мог смотреть вниз – на море темных крон деревьев и сверкающую воду фьорда.

Амундсен постучался в тяжелую дверь, его провели в высокий, мрачный зал с галереей по периметру, инкрустированной деревом, к лестнице, на самом верху которой появился Нансен. Он всегда так встречал посетителей, вся сцена была сознательно продумана.

В стенах «Пологды» в то время разыгрывалась другая драма, тесно переплетавшаяся с историей Амундсена. Брак Нансена оказался под угрозой. Ева не поехала за ним в Англию. Они жили порознь и имели связи на стороне, хотя по-прежнему любили друг друга. Ева не особенно делилась с мужем своими мыслями, но не могла смириться с тем, что он снова исчезнет в очередной экспедиции. Их дочь Лив догадывалась о том, что происходит.

Со временем [отец] стал менее решительным. В конце концов он не выдержал и поделился своими мыслями с Евой. Позабыв о себе, она поняла сомнения Фритьофа настолько хорошо, что просто ошеломила его. Но он так и не смог сделать выбор. Настал решающий день – Амундсен стоял у подножия лестницы и ждал, а Ева не могла скрыть своего разочарования. Она находилась в спальне и слышала медленные шаги Фритьофа в мезонине. Когда он показался в комнате, Ева вопросительно посмотрела на него, приподняв бровь, и произнесла: «Я знаю, что произойдет». Фритьоф молча вышел из комнаты и спустился в зал. Встретившись глазами с напряженным взглядом Амундсена, он сказал: «У вас будет “Фрам”».

Обещание Нансена передать «Фрам» было не подарком, а уступкой прав. Корабль находился в государственной собственности, и Амундсен стал первым, кто мог претендовать на него. «Фрам» стоял на верфи в Хортене, в Христиания-фьорде. Он нуждался в серьезной перестройке, но по крайней мере теперь у Амундсена появился корабль. Сейчас требовалось выплатить оставшиеся долги за «Йоа» и найти деньги на третью экспедицию «Фрама». (Первыми двумя были походы Нансена и Свердрупа.) Осенью 1907 года в надежде заработать он отправился в Америку – Эльдорадо того времени – читать лекции о Северо-Западном проходе.

В начале американского турне Амундсена ждал Нью-Йорк, но из его письма Александру Нансену[47] стало ясно, что «первая лекция оказалась холодным душем. В Карнеги-холл пришло 200–300 человек, а ведь этот зал вмещает многие тысячи».

Он думал не о себе, а о том,

что невозможно помочь Ристведту, как я обещал… Это сильно ранит меня, я не знаю, что делать. Если ситуация изменится к лучшему, я сообщу Вам. Если же нет, я должен буду умолять Вас сделать все возможное, чтобы помочь ему найти работу.

Перед Ристведтом, своим товарищем по путешествию к Северному магнитному полюсу и первым добровольцем, попавшим на «Йоа», Амундсен чувствовал себя в большом долгу. Он вообще был фанатично привязан к тем, кто преданно служил ему, и ощущал глубокое, патерналистское[48] чувство по отношению к тем, кто от него зависел.

Но следующие лекции имели успех – по словам Амундсена, теперь были «везде полные залы», – и через три недели после начала турне он не без гордости отправил Гейду одну тысячу долларов, чтобы тот «распорядился ими наилучшим образом». Гейд выступал в качестве управляющего его финансовыми делами в Америке.

Однако после Нового года у Амундсена возникает чувство протеста. «Я просто не могу еще дальше углубляться в Северную Дакоту и продолжать выступать в мезонинах, – сказал он Гейду в начале апреля. – Меня тошнит, когда я об этом думаю».

Позднее он вспоминал, что ощутил себя «лишь частью лекционной машины, движущейся между Нью-Йорком и Сан-Франциско со всеми остановками… чтение лекций – отнюдь не путешествие во время отпуска. Это поездка, полная труда и напряжения, где деньги достаются очень тяжело».