Две недели до Радоницы - Артемий Алябьев

доктор уже не мог бы ему помочь. «Помнишь, что я тебе говорил про вольность? Тогда, в кабаке? – спросил великан с горькой улыбкой, – Хоть мы говорим по-разному, но в этом с поляками едины. Без вольности жизни нет. Сходи на Шаманку, погляди вниз на скалы. Там найдешь, что ищешь». С этими словами он развернулся и продолжил свое шествие в пучину. Сколько я не звал его, он будто меня не слышал. Вскоре над его головой схлестнулись волны. Байкал забрал его.

Озеро дышало огромным зверем, буруны кидались на меня, будто пытаясь утащить в глубину вслед за ним. Я возвратился на берег, надел сапоги и поспешил на мыс. Подошвы едва держались на мокрой поверхности. Цепляясь за уступы, я постепенно достиг вершины. Камни наверху были темными от засхошей крови. Я предположил, что здесь-то и получил смертельную рану Нессельрод. Но кто нанес удар? Я присел на корточки и посмотрел на подножие мыса, туда, где волны с грохотом разбивалась о камни. Моя догадка оказалась верна: отступившая вода оголила распластанное на камнях человеческое тело.

Я спустился вниз, хватаясь за редкие выступы. Молился, как бы не полететь вслед за этим несчастным. У подножия я смог хорошенько разглядеть тело. Череп бедолаги был расколот надвое, а кровь из головы обагряла камень. Однако это был не Потоцкий, как я поначалу думал. Лица погибшего я никогда раньше не видел. Судя по простой одежде, был он одним из заключенных. В правой руке его был зажат клинок. В момент смерти он так и не выпустил оружие из рук.

На поясе умершего висел увесистый мешочек. «Там ты найдешь что ищешь», вспомнил я слова Нессельрода. Я перекрестился и осторожно снял мешочек. Развязал его и увидел внутри знакомый образ. Это была игрушка – золотая юла. Точно ее я видел в хижине Потоцкого! Но где же был сам Потоцкий? В голову начинало закрадываться нехорошее предчувствие. Я удостоверился, что у подножия мыса больше ничего нет и поспешил обратно в Култук с фигуркой в кармане.

Мне оставалось исследовать только одно место. Я спросил местных, где жил Нессельрод, и отправился в его жилище.

«Здравствуй, царская ищейка.

Если ты это читаешь, я уже очень далеко. Или меня уже нет на этом свете. В любом случае, даже царская армия меня не сыщет. Ты был прав. Я все знал о восстании. Не сказал тебе, потому что был у меня свой план. Я нашел женщину в поселке. Красивая, работящая, любит меня. Мы хотели сбежать, как все начнется, спрятаться в глуши тайги. Там бы нас никогда не нашли. Только вот денег у нас не было.

Дальше сам понимаешь. Вещица у поляка была ценная. Китайцы бы за нее дали щедро. Только крови я проливать не хотел. Когда началось восстание и забрали лошадей, Потоцкий бежал. Я все обыскал в его жилище: вещицу он взял с собой. То есть, я так думал поначалу. А потом увидел, как Гришка Скарабей копает землю у тракта. Кругом бедлам, кони брызжут слюной, люди кричат, а он ни в чем не бывало работает. Я подошел спросить, почему этот мерзавец не спасается. А он бросил лопату и побежал от меня, как от прокаженного. Я подошел, копнул землю. Это был Потоцкий.

Если никто не потревожил эту впопыхах сделанную могилу, то его тело до сих пор лежит на том участке тракта, рядом с которым недавно соорудили мост. Я же отправлюсь за Гришкой. Знаю, где он змеей ядовитой схоронился.

И последние мои слова тебе, Александр. Не возвращайся в Петербург. Оставайся здесь, в Сибири. По что тебе пресмыкаться перед царем и его лакеями, когда тут такая свобода тебе открылась? Найди себе женщину, построй дом и живите в радости до ста лет! А в столице ты будешь жить среди потерянных людей, среди слепцов и глупцов. Ты чувствуешь, что грядет? Да скоро все это почувствуют.

Грядет война. Большая война, равной которой еще не было. Наступит тот самый grand soir, о котором кричали французы, наступит во всем мире! Один народ вцепится в глотку другому. И каждый захочет насадить на кол голову своего соседа. Только у нас, в Сибири, будет мир и благодать.

Прощай, мой друг»

Таково было содержание записки, которую я обнаружил в его хижине. Тело Потоцкого нашли в том месте, которое указал Нессельрод. Вернувшись в штаб, я передал Дувингу новость. Штабс-офицер только прыснул в ответ: «И поделом! Меньше мороки!». Настроение у меня в тот день было скверное, и я сразу откланялся.

Уже неделя минула с того дня. Я сижу и гляжу в окно, за которым воет холодный ветер. Треклятая фигурка волка стоит передо мной на столе. Из-за нее погибли Потоцкий и Нессельрод. Первый был слишком горд, чтобы расстаться со своим сокровищем. Другой позарился на вещицу, ведомый жаждой наживы. Хотя так ли хотел Нессельрод наживы? Прежде всего он жаждал свободы. «Без вольности жизни нет» – были его последние слова там, на Байкале. Вспоминая встречу нашу в Култуке еще до восстания, я не мог отделаться от впечатления, что передо мной лишь блеклая тень моего старого знакомого. Будто душа его уже давно отошла из этого мира, а тело лишь продолжает раз и навсегда заученные движения. Нессельрод был узником, и, не получись его план, он не надел бы оковы обратно. Если он не мог жить вольным человеком, то всегда мог погибнуть вольной смертью.

Ну что же, сестра, время рассказать тебе про мой сон. Именно он стал причиной этой сумбурной записи. Сегодня я долгое время не мог сомкнуть очи. Когда же наконец заснул, то привиделось мне, что получил я приглашение к царю в Зимний дворец. Цель визита осталась неясна, но был приглашен не только я, но и все товарищи мои по службе, когда я работал для Третьего отделения в Петербурге.

Все мы стояли в Георгиевском зале, перед троном монарха и ждали, пока он начнет речь. Царь поднялся с места. На нем был белый мундир, без всяких украшений и знаков отличия. Он сделал шаг навстречу и сказал: «Я дарую вам всем свободу. Поступайте как вам будет угодно». Все захлопали, и я тоже. Внезапно я понял, что вокруг меня уже не товарищи мои, а простолюдины: справа булочник, у которого я покупал утром хлеб, передо мной газетчик, позади портной и рабочие. Все они глядели на государя с презрением и яростью во взгляде. «Царь должен умереть!»